Немногословный язык, конечно, сокровище в людях, Но приятней всего и здесь соблюдение меры.16Я ему в ответ: "Что было за трапезой, Кратисфен, ты сам знаешь, ибо возлежал рядом со мной и тоже пил нектар, а с Исминой было у меня вот что: в первый раз, подавая мне вино, она "Привет тебе", прошептала, во второй - "Из рук соименной девы прими кубок" чуть слышно, таясь от чужих ушей, говорит, и, пока я пил, она ногой нажимала на мою ногу. В третий раз девушка подносит мне кубок и, подавая, снова удерживает. Что я на это сказал, ты слышал, видел и все, что было потом: негодование Панфии, гнев отца, как он покачал головой, заметил и замешательство девы, и ее молчание, и испуг, и как она залилась краской, заметил и все остальное, что Исмина, словно громом пораженная, претерпела. Мало того, клянусь моим священным жезлом, я сам испытывал стыд и преимущественно из-за твоего наставления молчать. В четвертый раз мы пили вино в честь Зевса-Спасителя,17и опять Исмина сжимала мне палец. Вот что было за пиром. А что было здесь в нашем покое? Она омывает мне ноги, приникает к ним, стискивает пальцы, целует и, целуя, поцелуи скрывает, а под конец щекочет мне подошвы. Тогда, как ты слышал, я рассмеялся".
Кратисфен воскликнул: "Счастливец! Тебя любит дева, и дева столь прекрасная! Что же ты не разделяешь ее любви?".
"А что такое любовь?" - спросил я.
Кратисфен во второй раз громко воскликнул: "О Геракл! Какая нелепость! Какая простота! Да будут к тебе благосклонны Эрот, владычица Афродита и все любовные привороты!".
Я спрашиваю Кратисфена: "Что это такое? Кто наставит меня в этом?" А он в ответ: "Природа живых существ не нуждается в наставничестве".18И вот мы снова предались сну.
КНИГА ВТОРАЯ
На следующий день мы опять в саду, насыщаем взоры его прелестями, вбираем усладу в наши души. Ведь сад этот - блаженное место, край богов, весь он прелесть и услада, отрада для глаз, для сердца - утешение, успокоение для души, стопам отдохновение, покой всему телу. Таков сад.
А его ограда - она-то какова! - тоже чудо - вся расписанная умелой рукой живописца, ровно настолько она поднималась ввысь, чтобы охранять сад от взоров и вторжений. Четыре девы изображены на ограде. Голова первой блистательно венцом украшена. Камни на венце сверкают, пламенем искрятся, сияние источают, влаги полны. Взглянув, ты сказал бы, что камень соединил в себе несоединимое - воду и пламя; то и другое сладостно, то и другое прекрасно. Пламя полыхает багрянцем, вода сверкает молниями - столь правдиво передал мастер природу драгоценных камней. Жемчужины их окружают; они белы, как снег, совершенно круглые, необычайной величины.