— У тебя кто жена?
Я не ответил. Мне стало грустно, еще больше захотелось домой. И в тот же миг я вспомнил про свою Катю. Она, наверно, не спит, беспокоится, где же отец…
— Значит, не отвечаешь. Значит, жена красивая, молодая.
— Простите, Нина Сергеевна…
— Ах, ах, не прощаю… — Она покачала головой и закатила глаза. — Не умеете вы, мужики, жить по-московски. Там муж — в один конец, а жена на такси — в другой. И у каждого — свои удовольствия. А что? Раз живем… Ты молчишь? Ты какой-то, слушай, не серо не бело…
— Я серенький, Нина Сергеевна.
— А вот этим, миленький, не гордись. За это нынче в президиум не посадят. И пиджачок тебе надо сменить. Нынче носят вельвет, понимаешь? А в твоем — только по сено. — Она крутнулась на стуле и поднялась. Через минуту она уже танцевала с Олегом. А наша именинница танцевала одна. Она просто стояла на одном месте и вскидывала ладони.
— Как козлухи, куда же годно! А еще детей учат. Не стыдно…
Я оглянулся. За спиной у меня остановилась Феша и тихонько ворчала. Кофточка на ней топорщилась, и она пыталась застегнуть ее на груди, но никак не могла:
— До че́ мы дожили и еще до че́ доживем…
И в этот миг закончилась музыка, и Нина Сергеевна опять подошла ко мне. У ней было хорошее настроение. Она весело щурилась, играла приклеенными ресницами, и эти ресницы походили на быстрых весенних стрижей. Стрижи то поднимались кверху, то сразу падали, и я не мог их поймать глазами, да и стеснялся долго смотреть ей в лицо.
— Значит, скучаем? Может, покурим?
Я замотал головой. Она усмехнулась:
— Ух, забыла! Ты ж не пьющий у нас, не курящий. Тебя, поди, на руках носят жена?
— Где уж… — Я улыбнулся, потому что не знал, что ответить.
— И меня ценили, в ручки белые целовали. Ах, Нина, Нина, ах, дорогой мой Нинок! — она кого-то передразнила, потом сухо-сухо посмотрела мне прямо в лицо.
— Ты меня осуждаешь. Вижу, знаю, не отпирайся. А мне наплевать! Я не хочу скрывать, что страдаю. Порой так тяжело… — она остановилась, точно не хватило дыханья. — Часто думаю, хоть убил бы меня кто-нибудь по дороге. Я далеко живу, на окраине… А что? Никто не заплачет. А нам все равно. — Она засмеялась. И вдруг оборвала смех, пропела:
— А нам все равно-о-о, а нам все равно-о-о, пусть боимся мы волка и сову… Вот так, миленький! Хочешь загадку?
— Про что?
— А про волка? Вот скажи, бывает ли у волка ревматизм?
— Бывает, наверно!
— Ай, молодец! Конечно, бывает! Если волку устроить человечью жизнь. И не вынесет серенький… — Она засмеялась опять, потом наклонилась ко мне близко-близко и задела рукой мой подбородок. — Значит, как у Бетховена! Ха!..