Недовольство итальянцев правлением Габсбургов усугублялось непреклонностью самих властей, придерживавшихся по отношению к Италии еще более жесткой линии, чем к Венгрии. Один из немногих миланских дворян, лояльных императору, как-то сказал Меттерниху, что «если бы итальянцам были предоставлены хоть какие-то преимущества, их довольно легко удалось бы привлечь к сотрудничеству с правящими кругами». Но голоса здравомыслящих людей не были услышаны: в Вене предпочитали опираться главным образом на военную силу, которой итальянцам до поры до времени было нечего, противопоставить.
В Италии Габсбурги оказались в историческом тупике. Чтобы примириться с итальянцами, им нужно было проводить политику, противоположную той, которая осуществлялась в эпоху Меттерниха, а именно — «оседлать» неизбежный процесс национально-государственного объединения Италии, встав во главе него (как это позднее сделал правивший в Сардинии савойский дом). При этом в Италии вряд ли могла быть реализована даже дуалистическая модель, схожая с венгерской. Вероятно, единственным способом сохранения власти Габсбургов на Апеннинах могло стать создание независимого Итальянского королевства в личной унии с Австрией Или же с австрийским эрцгерцогом в качестве короля. Однако подобный проект не только противоречил консервативному Духу габсбургской политики, но и мог в случае его осуществления вызвать серьезные проблемы у венских властей, поскольку другие провинции империи, в первую очередь Венгрия, наверняка потребовали бы аналогичных мер. Выхода не оставалось: рано или поздно Габсбургам было суждено потерять Италию.
Чехи. Еще при Марии Терезии чешские владения Габсбургов лишились остатков административной самостоятельности: управление ими перешло в ведение венского правительства. Политическая и этнокультурная ситуация на протяжении двух столетий после роковой битвы на Белой Горе (1620; см. раздел I, главу «Тридцатилетняя война») оставалась неблагоприятной для коренного населения. В городах господствовали немецкая культура и язык; богемская и моравская аристократия, лояльная Габсбургам, в большинстве своем не имела чешских корней и была носительницей регионального, а не национального патриотизма; gentry в Чехии, в отличие от Венгрии, практически сошла на нет еще в XVII — начале XVIII вв.; чешский народ оставался лишен сколько-нибудь развитого национального самосознания.
Положение изменилось в первой половине XIX в., когда вследствие ускоренного экономического развития чешских земель местная социальная структура начала меняться. Возросла доля чехов в городском населении, появилась чешская интеллигенция, вставшая во главе движения за национальное возрождение. В предмартовский период число этих людей, правда, было настолько невелико, что один из них, уже упоминавшийся Ф. Палацкий, как-то заметил, что если бы в комнате, где собрались поборники чешской культуры, вдруг обрушился потолок, с национальным возрождением было бы покончено. Серьезных трений между чехами и немцами в Богемии и Моравии в эпоху Меттерниха практически не возникало; столкновения между ними начнутся позднее, при Франце Иосифе, когда политические и экономические силы сторон станут примерно равными.