Аннексия Боснии и Герцеговины, т. е. ее присоединение к монархии не только де-факто, но и де-юре, могла бы, по мнению Эренталя, укрепить позиции Австро-Венгрии в стратегически важной части Балканского полуострова. К немедленным действиям Вену побуждал и тот факт, что в результате переворота, осуществленного младотурками в июле 1908 г., в Османской империи было восстановлено действие конституции и назначены парламентские выборы. Поскольку Босния и Герцеговина формально оставалась частью османского государства, она также получила право послать своих депутатов в турецкий парламент. Это могло привести к ослаблению контроля Австро-Венгрии над провинцией и грозило в будущем непредсказуемыми последствиями. 19 августа 1908 г. на заседании кабинета министров Эренталь заявил, что настал выгодный момент для аннексии Боснии и Герцеговины. По его словам, это можно было сделать, не вызвав серьезных внешнеполитических осложнений. Экспансионистские планы министра иностранных дел были поддержаны начальником генштаба Конрадом фон Гетцендорфом и другими сторонниками решительных действий. Напротив, наследник престола Франц Фердинанд, еще недавно симпатизировавший и Конраду, и Эренталю, считал аннексию авантюрой: «Я решительно против подобных демонстраций силы, учитывая неблагополучное состояние наших домашних дел... Я против мобилизации и не думаю, что мы должны приводить войска в повышенную боеготовность».
Старый император колебался. С одной стороны, соблазн окончательно закрепить за монархией некогда завоеванную территорию был велик. С другой стороны, конфронтация с Россией, которая могла стать следствием аннексии Боснии и Герцеговины, никак не входила в планы Франца Иосифа. Однако Эренталь заявил, что достигнет компромисса с русскими — и действительно, 16 сентября на переговорах в моравском замке Бухлау с министром иностранных дел России А. Извольским ему удалось добиться от последнего обещания, что Петербург не станет возражать против присоединения Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. За пять дней до этого свидания заместитель Извольского Н. Чарыков, знавший о планах австрийцев, писал своему начальнику, что «решение Вены в ближайшее время объявить об аннексии Боснии и Герцеговины представляется... окончательным и бесповоротным. [Это] решение... не касается ни наших стратегических, ни экономических интересов». В самом деле, геополитическая ситуация на Балканах не должна была измениться кардинальным образом: Австро-Венгрия лишь окончательно забирала то, чем фактически владела уже 30 лет. Тем не менее реакция Петербурга на дальнейшие события оказалась бурной — благодаря некоторым обстоятельствам переговоров Эренталя и Извольского.