горной артиллерии, полевой, тяжелой артиллерии, искровых телеграфов, автомобилей... Скажу коротко: в 1908 г. наша армия была небоеспособной». На момент выступления Поливанова ситуация заметно улучшилась, но все же к 1914 г. были исправлены далеко не все вопиющие недостатки. В частности, сохранялась острая нехватка артиллерии: к началу войны в составе русской пехотной дивизии были семь батарей полевой артиллерии, в германской же дивизии — 14. Так называемая «Большая программа перевооружения» была принята накануне войны, причем осуществить ее планировалось не ранее 1917 г.
Итак, боеготовность русской армии летом 1914 г. была далека от идеальной. Еще менее совершенным выглядело ее командование и руководство военного ведомства во главе с коррумпированным министром А. Сухомлиновым, на котором лежит значительная доля вины за недостаточную подготовку русских войск к боевым действиям. Тем более авантюристическим выглядит решение Николая II и его правительства вступить в войну, которую, исходя хотя бы из чисто военных соображений, стоило оттянуть по меньшей мере на несколько лет. Это решение было продиктовано ложно истолкованными государственными интересами, соображениями престижа и чести, великодержавными и панславистскими настроениями русской политической и военной элиты. В ура-патриотическом хоре потонули голоса немногих здравомыслящих политиков. Одним из них был русский посол в Японии барон Р. Розен. В январе 1914 г. он говорил, выступая в Петербурге перед членами Государственного совета: «Уже два десятилетия Европа живет под режимом двух союзов, в которые две непримиримо Враждебные державы (Франция и Германия. — Я.Ш.) сумели втянуть остальные большие державы... Единственный выход — либо в устранении этого коренного антагонизма, интересам России совершенно чуждого, либо в вооруженном столкновении, от которого России, всегда верной принятым на себя обязательствам, отклониться будет невозможно».
Сербия. Главная союзница России на Балканах, Сербия, Вовсе не была «невинной овечкой», жертвой агрессивности и
экспансионизма Габсбургов, как о том летом 1914 г. трубили русские и французские газеты. После дворцового переворота 1903 г. и избавления от экономической и политической зависимости от Австро-Венгрии внешняя политика Белграда становилась все более энергичной и направленной на объединение всех южных славян под властью династии Карагеоргиевичей. «Идеалом [сербских националистов] была территория империи Стефана Душана, наиболее выдающегося сербского правителя средневековья. Националистов воодушевлял тот прогресс, которого Сербия добилась за последнее время. В результате балканских войн численность населения королевства выросла с 2,9 млн. человек до 4,4 млн. Таким образом, несмотря на глубокое разочарование, вызванное аннексией Боснии и Герцеговины Габсбургами, страна достигла многого...»