К Австро-Венгрии же в Лондоне относились достаточно ровно и иногда даже благожелательно. Во всяком случае, серьезных противоречий между обеими странами не возникало, и в августе 1914 г., провожая покидавшего Вену английского посла М. Банзена, Берхтольд посетовал: «Мне кажется абсурдным, что столь добрые друзья, как Англия и Австрия, находятся в состоянии войны». Как справедливо отмечает один из лучших знатоков австро-британских отношений в начале XX в. Ф. Р. Бридж, «железная логика равновесия сил... привела в 1914 г. к участию Великобритании в [ее] первой и последней войне против дунайской монархии» (Bridge F.R. Great Britain and Austria-Hungary 1906—1914: A Diplomatic History. L., 1972. Pp. 227—228. Формально замечание о «первой и последней» войне Великобритании против Австрии не совсем верно: во время Семилетней войны 1756—1763 гг. обе державы также враждовали). В отношениях Австро-Венгрии с Францией каких-либо трений вплоть до 1914 г. тоже не наблюдалось — просто потому, что интересы двух стран практически нигде не пересекались.
Англо-русские противоречия до некоторого времени оставались не менее, а может быть и более серьезными, чем англо-германские. Во время русско-японской войны 1904— 1905 гг. Великобритания была полностью на стороне Японии, которой предоставляла разнообразную помощь. В то же время союзница России Франция не оказала Петербургу сколько-нибудь существенной поддержки — как из-за недостатка возможностей, так и стремясь избежать трений с Лондоном. Отношения между Россией и Англией после этого оставались настолько неприязненными, что заключение в 1907 г. русско-британского договора стало настоящей международной сенсацией. Это событие явилось, на мой взгляд, важнейшим следствием стратегического выбора между западной и восточной стратегиями, о котором говорилось выше и который был сделан русским правительством после Мукдена и Цусимы в пользу западного, направления. Тем не менее о прочном русско-британском союзе вплоть до 1914 г. говорить не приходится: договор 1907 г. касался лишь раздела сфер влияния в
Иране и Средней Азии. Из всех соглашений, связавших между собой Великобританию, Францию и Россию, полноценным союзом могло быть названо лишь русско-французское.
Итак, последние семь лет перед катастрофой западные союзники и Россия находились в одной упряжке. Ее прочность не стоит переоценивать именно потому, что для России и Англии этот союз не являлся жизненно важным. Его существование было вызвано тем, что, с одной стороны, в Петербурге отдали предпочтение европейской, особенно балканской политике перед дальнейшей экспансией на Ближнем и Дальнем Востоке, а с другой — в Лондоне решили, что борьба с Германией принесет «туманному Альбиону» больше выгод, чем соперничество с Россией на азиатских просторах. Видимо, сыграла свою роль инерция мышления британских государственных деятелей и дипломатов, со времен Людовика XIV привыкших с подозрением смотреть на континент, стремясь не допустить там чрезмерного усиления той или иной державы. Поскольку кайзеровская Германия претендовала на роль европейского, а то и мирового гегемона, именно против нее — пусть и без особого желания — должен был выступить британский лев.