Вот почему я чувствую себя обновленным всякий раз, когда возвращаюсь, потому что теперь, когда за плечами у меня уже столько лет, я испытываю такие же чувства ко всей Земле. Вот почему я дрался, вот почему убивал и взрывал бомбы и, вдобавок, пробовал все мыслимые юридические уловки, чтобы помешать веганцам скупить Землю, кусок за кусочком, у правящего с иной планеты правительства, там на Тейлере. Вот почему я пробился под очередным псевдонимом в большую машину государственной службы, что управляет этой планетой, и, в частности, в Управление по делам Произведений Искусства, Памятников и Архивов. Там я мог сражаться за сохранение того, что еще осталось, пока дожидался нового поворота событий.
Вендетта Радпола напугала не только экспатриантов, но и веганцев. Они не могли представить себе, что потомки тех, кто пережил Три Дня, не уступят по доброй воле свои лучшие прибрежные зоны обитания под веганские курорты, и не отдадут своих сыновей и дочерей для работы на этих курортах, и не станут гидами, водящими веганцев по руинам своих городов, показывая им на потеху интересные места. Вот почему для большинства сотрудников Управление является главным образом заграничной службой.
Мы отправили Призыв о Возвращении потомкам колонистов Марса и Титана, но никакого Великого Исхода не последовало. На мирах веганцев они стали слишком мягкими — размякли, присосавшись к культуре, сильно опередившей нашу в силу полученной ею «форы». Они потеряли чувство своего само-отождествления. И бросили нас.
И все же де-юре они являлись Земным Правительством, законно избранным не проживающим на месте большинством, а может, и де-факто, если дело когда-нибудь дойдет до проверки. Вероятно, дойдет. Мне же оставалось только надеяться, что такого не будет.
Свыше полувека положение было патовое. Никаких новых веганских курортов, никакого нового насилия со стороны Радпола. А также никакого Возвращения. Но вскоре что-нибудь должно, наконец, произойти. Это носилось в воздухе, если Миштиго действительно проводил предварительную разведку.
Я вернулся в Афины в пасмурный день, когда моросил холодный дождь, — в Афины, потрясенные и переустроенные недавними конвульсиями Земли, и, хотя в голове у меня теснились вопросы, а на теле — синяки, я приободрился.
Национальный Музей по-прежнему стоял между Тоссисой и Василеос Ираклиу, Акрополь сделался более разваленным, чем я помнил, а отель «Золотой Алтарь», когда-то именуемый «Королевский Дворец», — там, на северо-западном углу Национальных Садов, напротив площади Синдагма, подвергся сотрясениям, но выстоял и продолжал функционировать несмотря ни на что. Там мы и сняли номера.