— А в чем, собственно, дело? — спросил Конкил.
— Я скажу тебе, в чем дело, приятель, — сказал Маджиктиз. — В разделении, вот в чем!
— Мы заявляем, — снова завопил Врумфундель, — что все дело может быть, а может и не быть в разделении!
— Оставьте машинам плюсы и минусы, — говорил Маджиктиз, — а мы займемся вечными проблемами. Ты бы проверил, как там с законами. По закону Поиск Абсолютной Истины — и это изложено абсолютно недвусмысленно — исключительная прерогатива ваших мыслителей. А тут заявляется какой-то арифмометр, и сразу ее находит, а мы без работы — так, что ли? В том смысле, что к чему тогда мы будем засиживаться за полночь, и спорить, есть Бог или нет, если эта машина заявляется и на следующее утро выдает тебе номер его телефона.
— Абсолютно верно, — крикнул Врумфундель, — мы требуем точного определения рамок сомнения и неуверенности!
Внезапно величественный голос заполнил помещение.
— Могу ли я сделать замечание по этому поводу? — осведомился Глубокомысленный.
— Мы будем бастовать! — вновь заорал Врумфундель.
— Именно, — согласился Маджиктиз. — На вашей совести будет общенациональная забастовка философов!
Гул в комнате внезапно усилился. Включились дополнительные низкочастотные динамики в лакированных, украшенных простой, но элегантной резьбой, колонках, и придали голосу Глубокомысленного еще больше силы.
— Все, что я хочу сказать, — гремел компьютер, — то, что мои мыслительные цепи сейчас полностью посвящены расчету ответа на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого, — он остановился, чтобы убедиться, что все его внимательно слушают, прежде, чем продолжать, но уже не так громко. — Однако выполнение этой программы потребует некоторого времени.
Фут нетерпеливо взглянул на часы.
— Сколько? — спросил он.
— Семь с половиной миллионов лет, — ответил Глубокомыслящий.
Конкил и Фут непонимающе уставились друг на друга, затем на компьютер.
— Семь с половиной миллионов лет…! — возопили они хором.
— Да, — заявил Глубокомысленный. — Я же сказал, что должен обдумать ответ. И кажется мне, что пока я занимаюсь этими расчетами, интерес общественности к этому разделу философии значительно возрастет. У каждого будут свои гипотезы по поводу того, какой ответ я в конце концов выдам, а главное место на рынке идей будет, разумеется, занято вами. Пока ваши споры будут достаточно яростными, пока вы будете с прежним пылом поносить друг друга в печати, пока у вас будут достаточно ловкие импресарио, вы сможете удержаться в седле. Ну как, подходит?
У обоих философов отвисли челюсти.
— Тысяча чертей, — сказал Маджиктиз, — вот это, можно сказать, голова. Ему пальца в рот не клади. Слушай, Врумфундель, почему мы сами об этом не подумали?