А потом позвонил Абезгауз. Макс услышал надрывные звонки из соседней комнаты, подошёл к аппарату и снял трубку, в которой раздалось прерывистое дыхание Генки Крокодила.
— Макс! Макс, это ты? Слава Богу, я уже думал… Ты в порядке?
Макс почувствовал, что сильно сжимает пластмассовый корпус трубки:
— Относительно. Что случилось?
— Тут такое началось… Макс, уходи из дома немедленно. Уходи, пока они тебя не достали.
— Кто «они»?
— Нет времени, потом всё объясню. Макс, не задерживайся, хватай наличку, какая есть, и выметайся оттуда. Смотри, они могут быть уже у тебя во дворе. Лучше поднимись наверх, пройди через крышу, ты знаешь как.
— Гена, спокойно. В двух словах, что происходит?
— В двух словах не получится. Ты меня извини, это из-за меня дурака… В общем, я тебя жду у нашей кофейни. «Александрия», ты помнишь. Бери такси и подъезжай сюда. В темпе.
— Крок.
— Что?
— Крок, кто такой Шабарин?
В трубке воцарилась тишина, прерываемая лишь шорохом и потрескиванием. Если бы не тяжёлое дыхание Абезгауза вдалеке, Макс мог бы подумать, что их разъединили.
— Это…, - наконец выдавил из себя Гена.
— Ну?
— Потом, — взмолился Абезгауз, — всё потом. Уходи оттуда, очень тебя прошу. Это страшные люди, Макс. Особенно… Ладно, я тебе потом расскажу. Давай побыстрее…
Он разъединился, а Макс простоял ещё пару секунд, задумчиво глядя на серую трубку, издающую короткие сердитые гудки, внезапно ставшие похожими на сигналы аварийной тревоги. Насколько обоснована паника, поднятая Абезгаузом? Крокодил — человек, конечно, трусоватый, и напугать его большого труда не стоит. Но, ужас, сквозивший в его голосе, должен был быть вызван более вескими причинами. Кто-то, или что-то, вогнали бедного Крокодила Гену в такое состояние, что он готов в землю зарыться, только вот кто, и зачем им это понадобилось…? Или Абезгауз узнал нечто такое, отчего его сейчас трясёт, как лист на ветру? Ещё сутки назад Макс подумал бы, что Крокодил хватил лишку, намыслил себе Бог весь чего и впал в состояние, близкое к паранойе. Но, события, произошедшие за последние неполные двадцать четыре часа заставили Макса отнестись к словам Гены совсем по-другому.
Он положил трубку, в несколько размашистых шагов пересёк комнату и выглянул в окно, стараясь не касаться занавеси.
Картина, открывшаяся ему, не имела ни малейших признаков опасности и была вполне обыденной. Двор пустовал, как и обычно в это время, если не считать редких старушек, кучкующихся на скамейках у подъездов и ещё более немногочисленных прохожих. Никакого следа засады или наблюдения.