Уорвик рывком поднял ее.
– Встань! Невили не ползают на коленях. – Он бросил на Майсгрейва суровый взгляд. – У вас сильная заступница, сэр рыцарь. С вашей помощью Эдуард Йорк, которому вы служите, нанес мне самое тяжкое оскорбление, какое только может нанести смертный…
Он умолк и отвернулся. Филип стоял неподвижно, стараясь собраться с мыслями.
Граф внезапно наклонился и поднял письмо. Анна сжала руки, увидев, как отец вновь внимательно вчитывается в него… И вдруг он рассмеялся, а спустя минуту хохотал, вытирая выступившие от смеха слезы.
– Клянусь вечным спасением, ничего более забавного мне не доводилось видеть! Мне отправляют письмо, в котором содержится едва ли не смертный приговор моей дочери, и вместе с ним доставляют ее саму. Какая ирония! Этот рыцарь готов до последнего удара сердца служить Эдуарду Йорку, но поворачивает дело так, чтобы имя его короля было втоптано в грязь всем христианским миром. – Он внезапно умолк, лицо его стало злым, глаза холодно сверкнули. – С вашей помощью, сэр, обладая этим письмом, я погублю того, кого сам возвел на трон. Я предам дело огласке, и ни один из рыцарей, кои чтут кодекс чести, не пожелает служить дому Белой Розы. Я отправлю это письмо в Рим и добьюсь отлучения этого грязного ублюдка от Церкви. Имя Йорков будет проклято в веках! – Он перевел дыхание. – Эдуард Йорк, мой ничтожный кузен, мальчишка, на которого я надел корону, вонючий пьяница и убогий развратник, дерьмо на троне…
Майсгрейв вскинул голову.
– Милорд, тот, кого вы так черните, все еще мой король, и ни один подданный не должен слушать этого, не имея возможности наказать обидчика!
Уорвик по-кошачьи прищурился.
– Что же, рыцарь Майсгрейв, мешает вам взяться за меч?
– Леди Анна.
Уорвик криво усмехнулся.
– О да! Быть отцом этой девочки для меня великое счастье. Итак, вы, сэр, чтите меня как ее родителя, но не можете позволить мне говорить то, что я думаю об Эдуарде Йоркском?
– Он мой король, сэр.
Лицо Уорвика разгладилось. Он опустился в кресло и устремил на Филипа Майсгрейва суровый взгляд.
– Счастлив монарх, имеющий столь верных слуг. Однако, сэр, разве слепая преданность не безумна? Ведь, отправляя вас с таким письмом, Эдуард заведомо знал, что в ярости я уничтожу вас.
Майсгрейв горестно кивнул.
– Увы, милорд. Мой король не питает добрых чувств ко мне. Но я полагаю, что не имею права на личную обиду в том случае, когда речь идет о благе королевства. Для Англии же, несомненно, будет благом, если на престоле останется молодой и полный сил Эдуард Йорк, нежели слабоумный Ланкастер, его изнеженный сын и алчная королева-француженка. К тому же, милорд, я, как и вы когда-то, с самого начала принял сторону Белой Розы. И не за Эдуарда Йорка я стою, а за партию, которая, как я считаю, имеет больше прав на престол. Да и отец Эдуарда, великий и благородный Ричард Йоркский, всегда был благосклонен ко мне, и я чту его память. Ежели с помощью этой бумаги вы запятнаете его имя, род Белой Розы будет смешан с грязью. Видит небо, милорд, я понимаю причины той войны, которую вы объявили моему королю… Но действовать таким образом недостойно Делателя Королей, человека, которым так гордится Англия!