Меган перестала плакать.
– Господи, Филип, я так тебя люблю!
Он поморщился, словно от зубной боли, и, резко повернувшись на каблуках, покинул комнату. Леди Меган зарыдала с новой силой.
Филип вышел во двор, глубоко вдохнул сырой ночной воздух. Перейдя двор наискосок, он направился к служебным постройкам, где заметил свет. Там, под навесом у конюшни, при свете небольшой глиняной лампы трое его людей резались в карты – эта игра совсем недавно вошла в моду и пользовалась огромной популярностью. В азарте игроки забыли обо всем на свете и даже не заметили, как рыцарь оказался рядом с ними.
– Что, не спится?
Все трое разом встрепенулись. Ответил Бен, тот самый, что принимал у сэра Филипа коня. Сейчас, при свете пламени, было видно, что это грузный пожилой мужчина, коренастый и крепкий. У него был крохотный курносый нос и широкая, с проседью, борода, волосы ровно пострижены.
– Должен же я, сэр, отыграться у Гарри!
Он кивнул в сторону живого кудрявого паренька с некрасивым, но необыкновенно лукавым лицом. Тот ухмылялся, показывая все тридцать два зуба.
– Старый Бен азартен, как французский петушок, – съязвил он, тасуя карты.
Гарри Баттс был сыном старого слуги из Нейуорта. Шутник, балагур и острослов, он часами мог потешать челядь и не терял чувства юмора даже в самой сложной ситуации. Невзирая на то, что Гарри не был хорош собой, женщины его обожали, да и сам он не пропускал ни одной юбки. У него были большие карие глаза и мясистый, сильно вздернутый нос с крупными ноздрями. Он улыбался задорно и весело, обнажая свои неровные желтоватые зубы.
Рядом с Гарри, ссутулясь, сидел его старший брат Фрэнк Баттс. И хотя братья были очень похожи, однако, в отличие от неугомонного Гарри, Фрэнк был на диво спокоен и рассудителен. Он был чрезвычайно силен и часто подрабатывал тем, что за деньги дрался на кулаках, гнул голыми руками подковы, валил за рога быков. У Фрэнка были холодные серые глаза и такие же, как у брата, крупные зубы. Обычно он выполнял при Филипе Майсгрейве роль оруженосца и ухаживал за его конем.
Фрэнк поднялся.
– Если вас, сэр, беспокоит гнедой, то сегодня был лекарь и сказал, что ничего страшного нет. Но я на всякий случай поставил его в отдельное стойло. А Кумир в порядке. Я расседлал его и задал корма.
– Спасибо, Фрэнк. Я схожу к нему, а ты оставайся.
В темной конюшне стоял теплый дух навоза и сухой соломы. Пройдя вдоль ряда стойл, в которых сонно переминались лошади, Филип направился в угол, где стоял Кумир, любимец рыцаря. Слишком легкий и изящный для турниров, он был хорош в бою, когда требуются ловкость и послушание, годился для быстрых набегов и долгих переходов, то есть как раз для той жизни, которую вел Филип у себя дома, на границе.