— Вообще-то лично я не хотел освобождать, — сказал Робин. Отпил кофе. — Ты предлагаешь рассмотреть возможность, что я единственный человек на Земле со свободной волей, а все остальные — только участники заговора ЦРУ, устроенного ради меня.
— Так, вообще-то это ты вдруг решил бежать, и влетел прямо в объятия копов. Так что, скорее всего, это тоже все ЦРУ, и это я единственный человек на Земле со свободной волей, — это его заткнуло. Он даже встал и вылил кофе в раковину. Я определенно не могла признаться Робину, что видела на самом деле. Я знала не больше других. В больнице Коннер охотно сотрудничал: перед ним появился случайный тип из Черного блока в маске, заколол в живот, потом свалил. Он не знал, зачем это кому-то понадобилось, и можно позвонить отцу, который теперь живет в Кротоне-на-Гудзоне, в Нью-Йорке? Его отец рано вставал каждое утро, чтобы отправиться на Уолл-стрит, где он неплохо зарабатывал на уничтожении планеты. Родители у парня были в разводе. Коннер отдалился от обоих, но звонить попросил отцу, несмотря на то, что тот жил теперь на другом конце страны. Выходит, он был богатеньким мажором. — Я тебя только проверяла, Робин. Настоящий раб ЦРУ допил бы кофе и налил еще себе и мне.
Он не стал. Он распрощался, сославшись, что ему нужно забежать в помойку Whole Foods, пока молочные продукты не испортились на солнце — «Но ты же веган!» — крикнула я вслед, и только хлопнувшая дверь была мне ответом — и оставил меня одну. Я докурила сигарету, выкурила еще одну. Коннер Кирнан. В округе люди стояли на ушах. Спор уже перерос в политический. Правые брехуны обожают старое доброе кровопролитие, когда могут пришить его левым. Теории леваков согласовывались с робинскими, вкупе со здоровой дозой стереотипного недоверия копам. Смерть Кирнана — его убийство — посеет хаос в политике и в движении. Карт-бланш останавливать нас на улицах, входить в наши квартиры, проникать на наши встречи, и при наличии «достаточного основания» даже обычно либерально настроенные граждане Окленда зааплодируют, когда копы примутся выбивать наши двери.
Еще одна сигарета и я пришла к решению. Мне нужно чем-то заниматься по жизни, между протестами. Я найду убийцу.
Красти нечасто появляются в Окленде, с тех пор как был разрушен лагерь Оккупай. Их район скорее Телеграф Авеню в Беркли. Плюс — пацан, который сбежал, когда пырнули Коннера, направлялся на север. Я взяла пригоршню мелочи и запасную пачку сигарет и отправилась на его поиски. Может, я старею, но молодежь сегодня вся на одно лицо. Грязные блондины с непричесанными бородами и мятыми футболками, девчонки бунтуют против стандартов красоты обильным макияжем и прыщами, которые будто специально культивируют. Они сидят на бордюрах или прислоняются к витринам — магазины музыки, кафе, пустая парковка с рисунками пасифика — и играют со своими питбулями, криком просят у прохожих денег, которых, они знают, никто им не даст, и улыбаются, когда видят меня. Я родная душа — в худи с обязательными заплатками, ботинках, мешковатых черных джинсах. И у меня была мелочь и сигареты. Но стоило мне упомянуть Коннера, все разговоры со мной прекращались.