Дневник мотылька (Кляйн) - страница 118


Тело человека, наложившего на себя руки, уносят как можно дальше от людского жилья — на пустошь или же пересечение дорог — и там сжигают дотла. Бревна, из которых было построено жилище, где совершилось ужасное деяние, предаются огню, а зола развеивается по ветру; ежели человек повесился на ветке дерева, то дерево это срубают и сжигают ствол, корни, ветви и все остальное. Но даже это едва ли полагается достаточным. Как ни странно, прослеживается подспудная идея, что дух самоубийцы может остаться невредимым и после кремации тела, ибо такой леденящий ужас внушает подобное злодеяние, так старательно истребляется с лица земли любой след, напоминающий о нем.


Мама ничего не поняла о причинах папиного самоубийства, но я не стану ее переубеждать — пусть думает что хочет.

Теперь-то я наконец напрямую контактирую с моим отцом — через страницы его книг. Это и есть мой собственный «черный телефон» для связи с потусторонним миром. Отец рассказывает мне то, чего при жизни не рассказывал никому и никогда. Он не хотел до поры посвящать меня, пока не возникла острая нужда в этом знании.

19 марта

Утром я зашла на кухню и увидела, что мама сидит за столом и всхлипывает над тарелкой овсянки и чашкой остывающего кофе. Я села рядом и обняла ее за плечи.

— Я не о себе плачу, доченька, а о нем.

— Почему?

— Каждую ночь он приходил ко мне во сне. Я думала, что ему одиноко. А сегодня ночью он был так зол! Даже не мог разговаривать. Он только прижался лицом к моему лицу, чтобы я почувствовала, как он сердится.

— Мама, это всего лишь сон.

— Он злится, что я все еще здесь? А может, он понял, какую ошибку совершил?

— Не говори так, пожалуйста!

Я сидела, обнимая маму, пока она не успокоилась и не смогла поесть. Мне нужно вернуться в школу. Я напоминаю маме о нем.

Если бы я рассказала маме, что происходит в школе, она бы рассердилась не на шутку и потребовала, чтобы я прекратила болтать чепуху. Другие люди не могут общаться с миром призраков — это абсурд. Только она одна может.

20 марта

Только что звонила Люси с вопросом по химии. Я битый час провисела на телефоне, пытаясь объяснить ей, что такое электронные связи. Кажется, она поняла. А она сообщила мне о новых нарядах, которые мама купила ей, и о новых плюшевых зверях, которых ей принесли в больницу. Как это меня раздражает. Разве оказавшись на грани жизни и смерти, ты не должна была стать другим человеком? Тебе было даровано озарение (кто знает, что это такое — вспышка света или, может, воспоминание об этой вспышке), которого не познал никто из нас, остальных. Но это знание полностью выветрилось из головы. Наверное, все-таки права была Дора, когда говорила, что все эти годы я придумывала особенную Люси, а та на самом деле была обыкновенным чистым листом. Она — вовсе не та девочка, которая жила в голубой комнате, утопающей в солнечном свете.