Тут уж я психанула по-настоящему. Я велела ей убираться из моей комнаты и пригрозила позвать миссис Холтон. Я боялась, что вмажу ей. Она так громыхнула дверью, что миссис Холтон сама пришла. Из коридора донесся ее голос:
— Девочки! Девочки, прекратите немедленно!
Больше я с Клэр не разговариваю. Что это она наболтала насчет Люси? Хоть бы Люси поскорее пришла. Я бы ей все рассказала и тогда смогла бы посмеяться над этими глупостями. Кажется, у Люси вечером хоккейный матч. Придется ждать до ужина.
Не ожидала я такого от Люси. Ее совсем не интересовала история с Клэр. Мы были в общей комнате, и я отвела ее в сторонку, чтобы все рассказать. Должна признать, что она вежливо выслушала меня, но и только.
— Я могу понять отчаяние Клэр, — сказала Люси, когда я закончила.
— Но она не должна была обвинять в этом меня! Я тут совершенно ни при чем.
— Мистер Дэвис оскорбил ее чувства.
— Она сама на это напрашивалась. Вела себя как идиотка. Бедный мистер Дэвис!
Я так расстроилась, что просто решила уйти. Бесполезно продолжать этот разговор и тем более спорить с Люси. Она направилась к Эрнессе, которая сидела в отдалении, видимо поджидая ее. Я заметила, как Эрнесса вынула из пачки сигарету и по-мужски прикурила ее для Люси. Люси с готовностью уселась на краешек кресла, курила и слушала Эрнессу. Вот почему Люси была так нетерпелива со мной. Как никогда прежде. А я-то всегда считала, что Люси — на моей стороне.
Только крови из носу мне не хватало, это начало конца.
Сегодня перед тихим часом я ждала миссис Холтон в ее гостиной — мне нужно было разрешение отлучиться в выходные. Я пришла туда прямиком с хоккейного поля — в спортивной форме, с потными ногами. У меня и в мыслях не было усесться на новенький диван, обитый красным плюшем. Я боялась даже прикоснуться к нему. Бесцельно слоняясь по комнате, я разглядывала безделушки, расставленные на стеклянной поверхности круглого столика: фарфоровую пастушку, черную лакированную китайскую шкатулку, музыкальную табакерку, устланную красной парчой, фотографию покойного мужа миссис Холтон в серебряной рамке. Вся жизнь в нескольких вещицах и безжизненном фото. Жил этот человек на самом деле или так и был всегда листком глянцевой бумаги? Мне было невыносимо находиться рядом с этими печальными предметами, которыми так гордилась хозяйка этой печальной комнаты. Они напоминают о том, как недолговечна наша жизнь. Разве можно быть уверенными в том, что мы действительно живем, а не просто собираем мелкие детали, которые потом, после нашего ухода, составят одно целое?