Антон спрашивал её молча – выражением лица.
– Как же это зачем, Антоша?! – мать услышала безмолвный вопрос «Зачем ты пришла?». – Как же это зачем, сыночек?! Тебе же плохо… Я же вижу… Сам посмотри на себя…
– Это ты сейчас видишь… – Антон заговорил так спокойно, что даже сам испугался своей холодной рассудительности, как наступившей нежити, и решил хоть немного взбодриться. – Но пришла-то ты до того, как меня увидела. Зачем? Мама!
– Дак… Знаю, что плохо тебе… Устал ты… Лица, вон, на тебе нет… Дай, думаю, проведаю… Поесть чего-нибудь приготовлю…
– Мне правда плохо, мама. Я смертельно устал. Но ты-то как узнала?
– Дак… Сын же ты мой! Я же мать тебе… Почувствовала… Да и с этой ты опять… Чертовкой этой – Дианой! Не к добру это, сынок…
– Так ты только об этом подумала?! – у Антона внутри словно волны вверх начали накатывать, всё выше и выше.
– Чувствую я, Антоша, недоброе с тобой творится…
Мать прослезилась от чувств.
– Так ты только чувствуешь и всё?!
И вот последний самый мощный прилив захлестнул сознание Антона и задержался, не торопясь с откатом. Он посмотрел матери в лицо, начавшее терять очертания.
– Так ты значит только чувствуешь?! – он говорил всё громче. – Ты не знаешь ничего, а только чувствуешь!
– Антоша, сынок, ты что?
Она в испуге начала пятиться назад. Антон распалялся всё сильнее:
– Ты ничего не знаешь, но ты – чувствуешь!
– Антон!
– Ты и не знала никогда ничего, и не понимала – ты только чувствовала!
– Ан-тон! – истерично уже, по слогам.
– Ты только чувствовать и умеешь!!!
Мариванна, наконец, упёрлась спиной в стену – отходить некуда было. Да и не надо уже – Антон перестал видеть лицо. Вместо него вверху силуэта матери было чётко очерченной пятно.
И Антон, осознав его, словно бы очнулся – помогли ассоциации с прежними переживаниями «пятен», когда Антон ещё не выходил из себя так быстро.
Он резко закрыл своё опущенное лицо руками и глухо, в ладони, заговорил:
– Мама, уходи! Уходи, мама! Прошу тебя… Сейчас же уходи! От греха…
Мариванна боком, испуганно, обошла его, прячущего самого себя от мира в своих ладонях, и на выходе уже сказала:
– Я тебе позвоню, Антоша… Завтра… Отдохни…
– Да иди же ты-ы!!!
Дверь захлопнулась уже после того, как весь подъезд услышал этот крик.