Светлана довольно логично для взволнованной девушки себя уговаривала, но чувство досады от того, что теперь она не совсем контролирует ситуацию, затмило волнение и начало свербить тягостью ожидания и предчувствием нового волнения.
Прошло полчаса… Час… Полтора… Ничего! Разгар рабочего дня. Обед ещё только приближался, а его где носит? Он что, телефона не слышит… не видит?
И облегчая сама себе своё состояние, она спонтанно шутливо подумала, уж не сидит ли он в засаде… Мент ведь! Бандитов ловит… Светка даже не догадывалась, как близка она была к истине… Улыбнулась.
После сброшенного шуткой напряга, на волне нахлынувшей эмоциональной лихости, ещё раз нажала вызов.
Ответ последовал мгновенно. Она и не поняла сразу, кто там. Мужской голос был то ли осипшим от усталости, то ли хриплым от простуды, то ли попросту старым.
Сменившая отчаянную лихость растерянность заставила Светлану забыть поздороваться и спросить до банальной классики невежливо:
– Антона можно?
– Да, это я.
Она наконец поняла, что он не простужен и не стар, что он – Антон, говорящий шёпотом. Он снова засипел без паузы:
– Извините. Я вам сам перезвоню попозже. Важное совещание… В Главке.
И сбросил вызов. «И слава богу! – подумала, выдувая из себя, не торопясь, неиспользованный воздух, Светлана. – Однако… Совещание в Главке!.. А машины слышно. И вообще, уличный шум… Точно, в засаде сидит…».
Она даже рассмеялась беззвучно в новом расслаблении.
«…И цену набивает! В Главке, типа, он… Солидняк, мол».
И теперь она в голос искренне хохотнула. Впрочем, довольно беззлобно.
Охваченный новым интересом в жизни, который масштабом своим не шёл ни в какое сравнение с тем, что было до сих пор, который глубиной проникновения в повседневность заставлял Антона Малого заново оценивать привычные и заурядные до этого события, участковый инспектор стал совершенно манкировать своими прямыми должностными обязанностями. Ему стало не до них.
И то удовлетворение морального свойства, которое получает любой профессионал, занимающийся своим делом, стало иметь для Антона отвлечённый, даже обманчивый характер. Он сам не только понимал, но и, сосредоточившись, ясно чувствовал, что деятельно выполнял не профессию как таковую, а… И назвать-то это затруднялся… Не хобби же!
Но! В то же время, специально отрешившись от таких негативных бессознательных ощущений, вдумавшись в суть предпринимаемых усилий, Антон с удовлетворением находил, что расследования подобного рода – это просто менее очевидный, возвышенный уже порядок его профессии – не прикладной её участок, а вроде как теоретический. И мысль, что он не функционер, а исследователь правоприменения на его уже не социальном, а философском уровне, ставила самого Антона на ту ступень самоуважения, где уже не могло быть никаких примесей самообмана – здесь он снова включал бессознательные ощущения и не чувствовал его.