— Что ты здесь делаешь? Уже поздно, ты должен быть в постели.
— Я читаю Таис сказку, чтобы она уснула и ей приснились хорошие сны. Это сказка о принцессе.
Умиленная и повеселевшая, я улыбаюсь. Алексу недавно исполнилось четыре года, читать он не умеет. Он терпеть не может истории о принцессах. И потом, Таис вот уже несколько часов как спит. Но ничего из вышеперечисленного я ему не говорю. Конечно же, нет. Я как можно серьезнее ему отвечаю:
— Это очень мило с твоей стороны; ты здорово придумал. Давай, дочитывай сказку и затем мигом в кровать.
Алекс снова начинает «читать», громко и внятно, полностью сосредоточившись на сюжете истории.
Жан стоит у края кровати, неподвижный, словно гвардеец из Букингемского дворца; он вооружен желтой пластмассовой мухобойкой. Не дав мне задать хоть какой-то вопрос, он объясняет свое присутствие:
— Таис не может защищаться от атакующих ее насекомых. Так что я стою на страже. Как только я увижу хоть одно приближающееся к ней насекомое — шлеп! — говорит он серьезным тоном, резко хлопая своей мухобойкой. — Если муха сядет на Таис, ясное дело, я ее не ударю. Я прогоню ее рукой и, когда она слетит, буду за ней следить.
Жан описывает мне свою стратегию, не спуская глаз с маленького комара, жужжащего над кроватью и не подозревающего, какой опасности он себя подвергает.
Спасибо вам, дети!
***
— Когда он тебя бросил?
— Чуть больше двух месяцев назад.
— Уже два месяца? Почему он ушел?
— Другая.
Я кладу трубку, потрясенная услышанным. Потрясенная вдвойне. Огорченная за свою близкую подругу, брошенную любовью всей ее жизни. И огорченная тем, что она сказала мне об этом только через долгих два месяца. Раньше мы делились друг с другом всем и сразу. Сейчас все иначе…
В течение этих двух месяцев я разговаривала с ней по телефону. Много раз. Она мне ничего об этом не говорила. Ни единого намека. Ей, наверно, стоило немалых усилий это молчание. Я представляю, как она сдерживает слезы, меняя тон голоса, цепляется за мелочи, чтобы умолчать о главном. Столько усилий…
Я понимаю, что послужило мотивом ее молчания. Неловкость, всегда одно и то же.
— Я не осмеливалась тебе об этом сказать. Это ничто по сравнению с тем, что происходит с тобой.
Каждый раз я закрываю уши и разум, чтобы не слышать этого. Неужели нужно всегда сравнивать несчастья? Устанавливать их иерархию и классифицировать? Невыносимо ощущать себя на самой высокой ступени испытаний. Если так рассуждать, то нас тогда стоит отнести к категории Неприкосновенных. Тех, чьи страдания находятся на вершине пирамиды. Недосягаемых. Изолированных. Отчаявшихся.