– Ты не переживай пока, мужик, – утешил он Андрея. – Никто не знает, как дальше пойдет. Илья Муромец тоже долго лежал… – Шутка вышла неудачной. Просто Леонид закомплексовал, устыдившись своего журналистского цинизма.
Андрей благодарно моргнул веками. Приступы тупого безразличия сменялись отчаянием. Да еще ни одного родного человека вокруг. Да что там родного – знакомого. В полубреду мелькнуло лицо девчонки, которую любил. Страшно сказать, сколько лет назад. Даже имя забыл. Мелькнуло – и исчезло. Как когда-то.
Леонид сел на стул рядом с Бестужевым.
– Слушай, ты в самом деле не отчаивайся. Сейчас и операции на позвоночнике делают, и нервы вживляют. – Он что-то слышал об этих операциях, точно не зная, о чем шла речь. Но сейчас ему приятнее было думать, что говорит Андрею правду. Нормальному человеку тяжело переживать отчаяние находящегося рядом.
Они помолчали. Точнее, помолчал Леонид. Молчание Андрея было невременным.
– Слушай! – внезапно осенило журналиста. – А я ведь тебя сейчас разговаривать научу!
Он сорвался с места, сбегал на пост к медсестрам, взял у них большой лист старого ватмана с уже отмененным графиком дежурств. А также фломастер с широким жалом. Галантно сказав «мерси» и не забыв погладить веселую медсестру по обтянутой халатиком выпуклой попе, Леонид поспешил в палату.
– Сейчас будем с тобой болтать, – объявил он с порога. Как и многие журналисты, он тоже слегка преувеличил. Но смысл передал точно.
Леонид нарисовал толстым фломастером все тридцать три буквы алфавита и сел перед Бестужевым.
– Смотри, старичок. Я буду медленно вести пальцем по буквам и смотреть на тебя. У той буквы, которая тебе нужна, ты закрываешь глаза. Я уточняю, по букве слева и справа, и, убедившись, записываю твою.
Вот теперь Бестужеву стало тошно. Если остаток жизни придется разговаривать таким образом… Похоже, прав был Иван Семенович, усомнившись в целесообразности его возвращения из морга.
Но Леонида уже было не остановить.
– Начали! – Его толстый сосискообразный палец пополз по буквенному ряду.
Первую, П, угадали с третьей попытки – палец проскакивал. Вторую, О, со второй. А далее, наловчившись, Леонид ловко выплевывал букву за буквой.
«ПОШЕЛТЫНАХ» – записывал довольный своей сообразительностью журналист. Еще бы! Он вернул бедняге возможность общаться!
Потому не сразу понял сообщение. Сообразив, не стал дописывать до конца, а радостно заржал:
– Молодец, Андрей! Если способен посылать, значит, поправишься!
Даже Бестужев улыбнулся. Не губами – губы не слушались. Глазами. Может, и в самом деле поправится? Раз сразу не помер? Ведь для чего-то бог его сохранил? И тогда, на асфальте. И позже, в морге.