Она вернулась на стул с огромным стаканам в ладонях и коробком снуса. Украсила десна травой и распечатала грубую бумагу. В этот раз, как и все остальные, содержимое не отличалось оригинальностью. Деньги. Довольно крупная сумма. Она ни разу ею не воспользовалась. К чужому она любила прикасаться еще меньше, чем когда трогали ее собственность. Для этих денег она открыла специальный счет. Часть отправила на благотворительность, в суть которой не особо вникала, последовав совету одного из сотрудников. Она не скрывала личную жизнь, потому что ее просто не существовало. Если бы Жаклин была знакома с художественной литературой хотя бы косвенно, то могла заподозрить какого-нибудь спасенного ею каторжника, внезапно разбогатевшего в последние годы. Но за всю жизнь она не прочла ни единой книги, которая бы не касалась вычислительных технологий и криминалистики. К тому же среди людей, которых она спасала, каторжники не встречались.
Жаклин вынула резинку из кармана и перетянула ею стопку незаслуженно полученных денег. Она не знала точной суммы и считать не собиралась. Чужое – это чужое, а чужакам в ее жизни места нет.
На столе в ее отделе стоял большой календарь с пометками праздников Швеции. Праздновала она редко, но ее питомец на торжестве настаивал. Девушка уже слышала его стук в окно балкона и вернулась в коридор, чтобы бросить на стол мертвого кролика.
Она присвистнула, и ворон влетел на кухню из ее комнаты.
– День Мартина, – сказал он голосом электронного динамика.
– Знаю, – кивнула на мертвечину Жаклин. – Приятного аппетита.
– Гусь жаренный, – продолжал он, впиваясь в шею кролика.
Он был втрое больше павшего животного и все же не мог переварить его полностью, поэтому остановился на половине.
– Ничего не знаю, – пригрозила девушка. – Завтра есть не будешь.
Ворон тряхнул головой и лениво доел остатки.
– Гусь жаренный, – повторил он, раскрывая кровавую пасть. – Филлипики.
Жаклин подняла пакет с пола в коридоре и вынула небольшой искусственный венок.
– Вот и у нас Филиппики, доволен?
Птица кивнула и угнездилась на столе, сложив крылья.
– Что еще скажешь? – посмотрела на него прямым взглядом она.
Ванко отвернулся, но долго выдержать на себе ее взгляд не смог. Собрал обглоданный скелет, слетел со стола и поплелся в комнату на лапах.
Она уже не помнила праздника без этой птицы. Без людей – сколько угодно. У нее не было близкой связи ни с кем. Даже с матерью. Мужчины редко обращали на нее внимание, потому что видели в ней скорее женственного мужчину, чем мужиковатую женщину.
Темные зрачки на бледном лице выглядели почти пугающе. Некоторые полагали, что и одежду она покупает в мужском отделе. На самом деле нередко так и было. Жаклин не обращала внимания на то, что говорили вывески, знаки и прочие обозначения. Брала то, что нравилось и то, в чем было удобно, как только рвалось предыдущее, и пробивала на кассе, не снимая. У нее был слишком низкий для женского голос. Некоторые продавщицы принимали ее за мужчину соблюдающего моду на худобу и даже заглядывались на нее. Жаклин же в чувствах окружающих не разбиралась. Она вообще не умела читать мимику других. Синдром Аспергера у Жаклин диагностировали еще в пятнадцать. Девочка выражалась чересчур открыто. Предпочитала не сплетничать за спиной и оскорбляла без каких-либо изменений в лице. Например, когда одна из сотрудниц пожаловалась на узость дверного проема, выразила общую мысль беззастенчиво спокойно: