Все произошло совсем недавно. Часть заключенных расстреливали, возможно, в тот час, когда танки и самоходки вступили в бой с немецким заслоном возле аэродрома.
Следы на снегу были совсем свежие, кровь не везде успела застыть. В том месте, где стоял пулемет, из которого расстреливали заключенных, снег растаял до земли на площадке в несколько квадратных метров. Сотни горячих гильз, пламя, бьющее из ствола, и раскаленный ствол растопили его, обуглили траву.
Во рву началось какое-то шевеление. Расталкивая мертвых, пытались выбраться уцелевшие. Им помогали вылезти из ямы, кого-то перевязывали, наливали трофейный ром, отдавали старые бушлаты, куски брезента. Десантники вытряхивали из вещмешков запасное белье, полотенца, портянки — все, что могло согреть окоченевших заключенных. Мороз был не сильный. Но холодный сырой ветер продувал изможденных людей насквозь. Многие садились на снег, другие что-то бессвязно рассказывали, некоторые плакали.
— Русские есть? — выкрикнул Чистяков.
— Есть, — поднялся рослый, казавшийся еще более худым и костлявым, человек неопределенного возраста. — Красноармеец Зосимов, восемьсот одиннадцатый стрелковый полк, Западный фронт.
— Строй всех уцелевших и веди к лагерю. Здесь вы померзнете. Кто не может идти, подвезем на броне.
Группа, человек пятнадцать, медленно потянулась к лагерю. Командир «тридцатьчетверки» Олег Васильченко, закончивший два месяца назад танковое училище, застыл возле рва.
Он не мог отвести взгляда от груды тел. Ближний к краю заключенный лежал с запрокинутой головой, рот был широко открыт в жуткой неживой улыбке. Его сосед словно подмигивал танкисту прищуренным глазом, второй был выбит. На спине одного из расстрелянных отпечаталась строчка рваных выходных отверстий, но крови было немного.
— Дошли бедолаги, крови почти не осталось, — сказал заряжающий из экипажа младшего лейтенанта. — Закуришь, Олег?
Командир машины молча кивнул, а сержант-заряжающий, поднося зажигалку, сочувственно предложил:
— Поехали отсюда, Олег. Нечего тут топтаться.
— Нечего, — послушно согласился огорошенный зрелищем москвич Олег Васильченко, которому недавно исполнилось восемнадцать лет.
Каких-то несколько месяцев назад он заканчивал десятый класс. Мама пекла пирожки с картошкой, а на Первое мая ездили с классом за город, где Олег впервые осмелился поцеловать свою девушку. Она пишет, что любит и ждет его, а здесь этот ров, забитый мертвыми телами. И запах чего-то кислого, неживого.
Десантники натянули остатки одной из палаток, затопили печку. Небольшими кусочками кормили заключенных, а Никита Зосимов, красноармеец давно не существующего восемьсот одиннадцатого стрелкового полка, простуженным голосом рассказывал, что происходило в лагере в последние дни.