— Но, мам… — Марджори ухитрилась каким-то образом проникнуть в комнату и дергает мать за рукав, как будто специально вознамерилась вывести ее из терпения. — Все эвакуированные давно вернулись в город. Я одна осталась, во всей деревне.
— Марджори, — строго говорит Элен. — Помни, дареному коню в зубы не смотрят, Сонгфорды столько сделали для тебя, а ты? Фу, как неприлично.
Марджори вспыхивает. Из глаз у нее брызжут слезы.
— Такая хныкса, вы уж не взыщите, — говорит Элен. — Боюсь, это у нее наследственное. Не ребенок, а ходячая Стена плача.
— Марджори — прекрасная девочка, — мужественно вступается Эстер.
— Ну что ж, — говорит Элен. — Мне пора.
— Не останетесь ли к чаю? — предлагает Эдвин. — Нельзя ли соблазнить вас кусочком орехового торта?
— Я бы с удовольствием, но долг не велит. Сегодня вечером у меня в Приюте встреча молодых солдаток, — говорит Элен. — Мне по-настоящему вообще не полагалось бы бросать их и приезжать сюда, но я не могла не убедиться, что Марджори устроена и благополучна.
— Мам, останься, пожалуйста, — не выдерживает Марджори. — Сейчас еще рано.
— Не приставай ко мне, девочка. Мы должны вернуться в Лондон засветло. Не забудь про затемнение.
Шофер распахивает перед ней дверцу. Это молодой блондин, красивый, пышущий здоровьем, одет в какую-то форму, только трудно сказать — в ливрею или военный мундир.
Эдвин усаживает ее в машину, укутывает меховым пологом.
— Ах, эта война, — шелестит она задушевно и женственно, — эта война! Поразительно! Она перевернула мне всю жизнь. Я была такой эгоисткой. Нет все же худа без добра. Какое чудо этот мир, ах, какое чудо!
Эдвин зачарованно таращит глаза.
Мурлычет мотор. К машине подбегает Марджори.
— Мама, а как отец? — говорит она. — Где он?
— Совершенно не имею представления, — говорит Элен, — но это ничего не значит. Письма теперь идут целую вечность. Ни на что нельзя рассчитывать.
— Но как же, мама…
Элен обворожительно улыбается, треплет дочь по щеке, закрывает окно — и уносится прочь.
Однако в алденском воздухе она надолго всколыхнула невидимые потоки.
— Поразительно, — говорит Эдвин жене поздно вечером за чашкой какао. Эстер варит какао не на молоке, а на воде.
— Что?
— Ее возраст.
— Что же в нем поразительного? — спрашивает Эстер.
— Вы с нею, должно быть, одних лет — а посмотреть на нее и посмотреть на тебя. — И Эстер больно уязвлена, а Эдвину, взбудораженному и растревоженному, этого и надо.
Шелковые нижние юбочки, отороченные кружевом! Блондины шоферы!
— Когда я вырасту, — сообщает Грейс перед сном Марджори, — я буду как твоя мама.