Всемирный следопыт, 1926 № 04 (Беляев, Слокам) - страница 10

Возобновившиеся шквалы обеспечивали мне сравнительную безопасность. Я привел «Спрей» в тихую бухту, а сам отправился на берег за дровами, захватив и ружье. Но эта предосторожность была излишняя, меня никто не потревожил. Скоро места, населенные дикарями, остались позади.

После долгой борьбы с противными ветрами и встречными течениями я увидал на западе мыс Пилар. Здесь уже чувствовалось биение сердца Великого океана. По берегам и в море было мало живых существ. Кроме нескольких тюленей и птиц, я видел еще странную утку, утку-пароход, прозванную так за необычный способ передвижения. Она никогда не летает, но машет крыльями по воде, вместо воздуха, и при помощи таких ударов она плывет скорее гребной лодки; на ходу она, действительно, напоминает колесный пароход. Тихий океан встретил меня такой бурей, какие не часто бывают. Ветер метался из стороны в сторону, волны сталкивались и ревели, «Спрей» со спущенными парусами легла в дрейф. Судно так взлетало и так проваливалось между гребнями валов, что мне и на ум не могло придти приготовить себе кушанье: сказать по правде, я страдал морского болезнью. На четвертый день шторма, когда тучи разорвались, оказалось, что меня отнесло обратно ко входу в Магелланов пролив. Море вздымалось горами, а ночь наступила раньше, чем я приблизился к земле, и в темноте я увидал пред собою белеющую пену бурунов. Тогда я повернул опять в море, но тотчас же раздался оглушительный шум волн на новой гряде подводных скал. Я вновь повернул кормою к опасному месту, отошел подальше, но в третий раз наткнулся на рифы. Так прошла вся ночь. Град и мелкая крупа секли мне лицо, так что кровь текла струями, но мне было уже не до того. Когда рассвело и я огляделся, все море, насколько я мог окинуть взглядом, кипело и бурлило на рифах. Про это место, прозванное моряками Млечным Путем, великий натуралист Дарвин сказал: «Один вид такого поморья может заставить обитателя твердой земли бредить в течение недели кораблекрушениями, смертельной опасностью и гибелью». Он мог бы сказать то же самое и про всякого моряка. Это было опаснейшее из всех моих морских приключений.

«Спрей» не разбилась о подводные камни ночью, а при дневном свете мы с ней разыскали проход и выбрались из этого ада. Но буря загнала судно довольно далеко на юг; я вошел в пролив Кокберн, где мог, наконец, отдохнуть, став на якорь в спокойной бухте. Тут только я почувствовал, насколько меня измучили бессонные ночи и утомительные дни. Наконец, я мог отойти от руля, приготовить себе пищу и заснуть. Впрочем, ложиться спать было еще нельзя, пока не были приняты меры против нападения дикарей. Стрелять я не хотел до последней крайности, да и мог бы не успеть, если бы меня захватили сонного врасплох. Я прибегнул к столь же действительному, но более безвредному способу защиты. Я посыпал полубу мелкими обойными гвоздями в расчете, что человек, неожиданно наступив в темноте на гвоздь, не удержится от восклицания, и я тогда проснусь. Так оно и случилось. Ночью, когда я крепко спал, на палубе внезапно раздались такие крики и ругательства, что в огнестрельном оружии, действительно, не было надобности. Пока я вышел наверх, последние дикари уже успели попрыгать вниз, — кто в свою пирогу, а кто и мимо, прямо в море, чтобы только спастись поскорее от страшного врага.