У нее были не очень большие художественные способности, но она подумала, что когда-нибудь сможет нарисовать эту долину. Во всем ее разнообразии расцветок в разные времена года — когда деревья и кустарники ранней весной меняют свой цвет от лимонножелтого до ван-гоговского насыщенного цвета в разгар лета. И возможно, она нарисует долину, когда на нее опускается Рождество, с его радостным ощущением праздника, веселья, а если удастся, даже с Белым Сочельником, освещенным сиянием огромной луны.
Сейчас ей казалось, что зимой долина прекраснее всего — серые скалы обнажены, и только деревья, размахивая голыми ветвями, пытаются сопротивляться натиску ветров.
Каролин с сожалением отвела взгляд и представила себе картину, когда долину наполнят грузовики и трейлеры, когда деятельные и бездумные люди нарушат эту величественную тишину, устроят тут взрывы, срывающие скалы, а потом начнут свое строительство. А лет через двадцать или даже меньше на этих склонах будет фешенебельный поселок из дорогих коттеджей или что-нибудь еще в том же роде. Цены станут поднебесными, особенно для старожилов. Впрочем, они не пропадут, даже Джинтеры, когда продадут свой участок, разбогатеют и смогут уехать отсюда. А она, что будет с ней?
Ей не хотелось сейчас строить планы на будущее.
Она обошла вокруг террасы и остановилась, разглядывая ее снизу. Она помнила в ней каждый камень, помнила, с каким удовлетворением она укладывала их. Сбоку от двери зияло пустое пространство. Пройдет время, и терраса начнет оседать, уходить в песок. Что было бы, если бы она отнесла тогда камень на место, ничего никому не говоря? Или остановила бы Эллен и не дала той майской ночью занести камень в дом? Может быть, не было бы ничего из того, что с ней теперь произошло?
Голос без слов произнес ей: «Слушай…»
Стоя неподвижно, Каролин прислушалась, подняв голову вверх. Но больше ничего не было, только ветер шелестел в ветвях деревьев и сухой траве. Не было даже звука падающей воды, который она сразу услышала, подъезжая к дому.
«Ты вернулась, не так ли? Что-то тянуло тебя сюда, заставило вернуться. Ты даже не пыталась этому сопротивляться, верно?»
Это было как наваждение. Она подумала, что голос идет откуда-то извне, не из ее сознания, но в то же время она была уверена, что ни одного звука не нарушало эту тишину. Должно быть, с нею разговаривал дом. Или горы, или ветер, или то, чего она не могла увидеть.
Она подумала: «Я могу вернуться в долину и остановиться в мотеле. Может быть, никто не узнает меня или не заметят, что я беременна. Я даже могу записаться под другим именем».