— Вот это любовь! — смеялся Мишель, когда, проходя мимо хижины Сималуа, увидел, как его друг героически припал губами к кружке с розоватой жидкостью.
— Сарои делает человека сильным! — утверждала Сималуа.
С тех пор как Джеф стал ухаживать за ней, ее французский язык заметно улучшился. Постепенно Сималуа обретала способность выражаться яснее и стала рассказывать о своей прежней жизни. Джеф узнал о кочевой жизни племени масаи, которые зачастую проходили большие расстояния, чтобы найти корм для своих животных. Они были пастухами, но также и воинственным народом. Торговцы рабами, как с гордостью рассказала Сималуа, боялись их, и только изредка бывало так, что в их ловушку попадался кто-то из племени масаи. Сималуа и ее семье просто не повезло. Ее отец хотел продать какому-то торговцу на побережье слоновую кость и поэтому слишком далеко вышел за пределы области, принадлежавшей его племени. Пока его не было, охотники за рабами взяли штурмом его лагерь и захватили его жен и детей. Семью разделили уже в Африке, и Сималуа некоторое время провела у торговца из племени суахили, которому она понравилась и от которого забеременела. То, что она беременна, она заметила лишь в Кап-Франсе, и это было чудо, что у нее не случился выкидыш во время переезда через море. Затем Сималуа родила ребенка в доме купца в богатом квартале города, но вскоре после этого ее продали другому торговцу.
— Я не знать почему, но думаю, что мадам была злая, потому что мец хотеть меня… хотеть со мной…
Из намеков Сималуа Джеф понял: белая женщина была очень рада, что ребенок не похож на ее супруга. Она, очевидно, опасалась, что Сималуа зачала ребенка, едва только попала в их дом. Жена купца настояла на том, чтобы убрать подальше молодую женщину, дабы избежать дальнейших осложнений. Ну и, кроме того, Сималуа мало подходила для роли домашней рабыни. Она хорошо умела обращаться с крупным рогатым скотом, однако Джеф не мог представить, как она вытирает пыль с мебели в господском доме или выполняет обязанности личной горничной госпожи. В конце концов молодая женщина очутилась в борделе, из которого затем сбежала к Макандалю.
— А ребенок? — спросил Джеф.
— Они хотели убить его, — сказала Сималуа тихо. — И я его подарила.
Больше из нее ничего невозможно было вытащить. Джефу не хотелось продолжать разговор на эту тему, потому что при воспоминании о ребенке Сималуа становилась печальной. Она никогда не плакала — очевидно, в ее племени считалось позорным плакать, а также показывать боль или проявлять иные чувства, — однако он заметил, насколько болезненной была для нее потеря дочери.