— Я все знаю, Аман, я все слышу.
— Так почему же этот меч ржавеет на стене?
— Когда Странствующий[2] шел однажды по лесу и встретил голодную тигрицу, он обратился в зайца и прыгнул ей в пасть, чтобы напитать ее.
— А тигрица облизнулась и подумала: о, если бы каждый заяц был Буддой! Но мы не хотим быть больше зайцами, дядя, и питать ненасытных тигриц! Мы сами хотим есть! О, если бы ты был с нами! Одного слова твоего было бы довольно, чтобы поднять все долины Вазаристана.
Он вскинул на плечо сумку и повернулся к двери.
— Оставь мне свой адрес, Аман.
Молодой человек быстро обернулся.
— Тебе довольно написать мне только одну строчку. Я все пойму.
— Какую, мой друг?
— «Я надеваю меч вазиров». Больше ничего.
Сурама улыбнулся.
— Вспомни Матэ! — жгучим шопотом бросил Аман и исчез за дверью.
Громко и неумолчно кричали лягушки, в бассейнах задумчиво и гармонично стонали жерлянки, кузнечики и цикады оглушительно трещали в ветвях.
Матэ? Но он ни на одну минуту не забывал ее в течение двенадцати лет.
■
Коллектор[3] Сетон имел обыкновение распечатывать почту за утренним завтраком в обществе своей жены и пятилетнего сына. Прихлебывая крепкий чай с жареными гренками, он вскрывал одну депешу за другой, в то время как черные слуги бесшумно двигались вокруг стола, ловя глазами распоряжения мэм-саиб[4], которые она, из уважения к занятиям мужа, подавала знаками.
— Опять побоище! — воскликнул он. — Ленсли стрелял в толпу демонстрантов. Триста убитых и раненых. И это перед самым приездом Ватсона и в то время, когда вся наша политика основана на миролюбии и сближении. Я думаю, что Ленсли сошел с ума!
Коллектор захватил бумаги и прошел в кабинет, обставленный в духе любителя Востока. Шкапы с буддийскими рукописями, деревянные тибетские статуэтки, молитвенные мельницы, бронзовые кобры и драконы, тигровые шкуры на полу. Здесь же ждал майор Хигльс, начальник городского гарнизона.
— Я получил новые пулеметы, — сказал майор, садясь на пододвинутый ему стул.
— Так. И что вы думаете с ними делать?
— Пулеметы, сэр, существуют для того, чтобы из них стрелять. И больше они ничего не могут делать, извините меня, сэр.
— В кого же вы хотите стрелять, упаси меня боже?
— В том-то и штука, что у меня нет обстрела.
— Обстрела? Должно ли это означать, что вы недовольны оттого, что вам не в кого стрелять?
— Обстрелом, сэр, называется площадь, которая подлежит обстреливанию, извините меня, сэр. Но перед самым гарнизоном торчат какие-то деревья, плетни и кусты. Если нападение последует с этой стороны, мы будем смяты прежде, чем сумеем открыть огонь.