— Ах, голодранец паршивый! — выругался он.
У Петровича были свои причины выругать при удобном случае Егора. В деревне поговаривали о каком-то раскулачивании, и первый голос в этих разговорах принадлежал Егору. В чем должна была заключаться новая выдумка коммунистов, пока точно никто не знал (новости в таежную деревню приходили через год) но старик чувствовал себя не очень спокойно.
— Ячейщик окаянный, — еще раз отвел душу Петрович, глядя куда-то мимо сына.
— А как мне, — спросил сын, — итти с Егоркой? Он говорит — сот по пяти на ружье возьмем.
— Очень просто. Место глухое, для зверя привольное… — старик посчитал на потолке доски, пожевал во рту бороду и неуверенно, словно думая о другом, добавил: — Чтож, если не боишься, иди…
Кирилл стал готовиться: два раза прочистил ружье, нарубил на кусочки свинец, на штанину пришил новую заплату. Собирался к чорту на рога, но теперь Кириллке не было страшно. Помимо него с Егоркой на Черную Гриву шли Федорка и Петрован — оба ячейщики, жоховые ребята. Выступать порешили в следующее воскресенье, а в пятницу Петрович растолкал среди ночи сына и сказал:
— Ты вот что, завтра поднимайся пораньше. Пойдешь на лодке в Каменку, мука вся…
Каменка была расположена вниз по Чадобцу, при устье. Туда и обратно — это дней десять.
— А как же Черная Грива? — удивился Кирюшка. — После завтра ребята идут.
— Ну и пусть идут, может шеи себе и сломят, — рассердился вдруг старик.
— Ты же говорил… — начал было тот, но отец оборвал:
— Слушай то, что теперь тебе говорят. «Говорил, говорил…» ничего я тебе не говорил…
— Сот по пяти…
— Дурак, — коротко отрезал старик и, мешая святых угодников с матюками, полез на печку.
С вечера небо хмурилось. По Чадобцу, перебирая прибрежные кусты, тянула низовка, а гуси летели над самым лесом, почти касаясь верхушек белыми крыльями. Опасались дождя, но когда Егор открыл глаза, стекла в окошке пламенели, как раскаленная железка. Из-за леса смеялось проснувшееся солнце.
Пора собираться. До болот было километров пятнадцать, да там пять — при удаче можно одолеть в один день, если не задерживаться с выходам. Впрочем задерживаться было нечего: ружье, бродни, мешок с припасами — все это было давно готово. Собрались быстро. Закинули за плечи мешки, взяли в руки ружья, свистнули собак и, не мешкая, двинулись.
В крутых берегах белым молоком курился Чадобец. Под обрывом, шлепая вальками, девки полоскали белье. Одна из них, зазноба Петрована, звонко крикнула:
— Взяли бы и меня-я-я.
— Без тебя обойдемся, — ответил Петрован.
— Лисицу черную мне на шубу принеси.