— Анжелика заболела по‑настоящему… Приезжай немедленно… На рецепции вызвали врача, но он не говорит по-английски.
Когда я приехала, Анжелика лежала на постели с совершенно белым, под цвет пижамы, лицом.
— Это могли быть те жареные штуки, которые мы ели в подворотне? – спросила мама.
— Мам, ей было плохо еще в самолете.
В дверь постучали.
— Скорее! – вскрикнула мама. – Наверное, это врач.
За дверью стоял красивый, неуверенно улыбающийся юноша. Он выглядел как положено: стетоскоп на шее, большой черный портфель в руках. Но в его внешности и манерах было что-что подозрительное.
— Ну, вот ваша пациентка. – Я показала ему на диван, на котором лежала Анжелика.
— Господи, ему на вид лет четырнадцать, – прошептал отец.
Он был прав: белая униформа была юноше слишком велика, а неловкие движения были характерны для подростка. Анжелика подняла взгляд, ее бледная кожа блестела от пота, и доктор отчаянно покраснел.
Я накануне читала о вооруженном ограблении аптеки, во время которого грабители приказали персоналу отдать белые халаты, а потом заперли работников аптеки в шкафу. Незваные гости работали за прилавком целый день, обслуживая покупателей, время от времени заглядывая в шкаф, чтобы спросить совета, угрожая пистолетом. В конце дня они опустошили кассу, отпустили своих пленников и ушли домой. Я подумала, не происходит ли с нами сейчас нечто подобное.
Доктор, казалось, потерял дар речи, поэтому я начала перечислять ему симптомы Анжелики. Но по его взгляду было понятно, что беседа о рвоте – это последнее, чем он хотел бы сейчас заняться. Руки его дрожали, когда он щупал сестре живот.
— Похоже, у нее желудочная инфекция, – наконец сказал он.
Потом доктор открыл свой портфель и начал набирать в большой шприц содержимое какого-то пластикового флакончика.
— Что это он делает? – Анжелика резко села на кровати.
Я перевела ее вопрос.
— Что я делаю? Э-э-э… А! Я готовлю антибиотики, – запинаясь, выговорил он.
— Что? Антибиотики? Почему в шприце? – взвизгнула она.
— Потому что здесь их принято вводить именно так, – объяснила я.
— Не могли бы вы попросить ее спустить трусы? – дрожащим голосом спросил врач.
На лице Анжелики был ужас.
— Давай, Джелл, ты что, не хочешь выздороветь? – уговаривала я сестру, хотя ее положению нельзя было позавидовать.
— Какого черта делает этот болван? – громко спросил отец, когда игла вошла в плоть его дочери.
Он был еще больше потрясен, когда врач вручил ему счет – 300 долларов США.
* * *
На следующее утро я вынула из шкафа всю свою одежду и уложила ее в чемодан. Больше мне и укладывать было нечего, разве что небольшую стопку книг, стоящую на полу у стенки. Вся мебель принадлежала Октавио, даже мой матрас. Единственным моим вкладом в хозяйство были желтое покрывало работы индейцев-отоми, вышитое причудливыми изображениями животных и растений, которое я купила для своей комнаты на первую свою зарплату, и маленькая толстянка в горшке. Я оставила их Октавио, как и ветку белых лилий, которую я поставила в вазу на каминную полку. Под вазу я подложила полную раскаяния записку, в которой пыталась оправдать свой внезапный отъезд.