— Он вполне может считаться нашим сыном, — обиженно надула губы Тамара, когда Левон заявил ей, что по всем законам именно Анна его мать. — Она не проявляет к нему ни малейшего интереса, даже не глядит в его сторону.
— Как знать, все может измениться, когда она станет старше, — холодно ответил Левон. — Это то же, что украсть ребенка другой женщины. И даже если Анне все равно, мы не сможем воспитать Джона в полном неведении. Рано или поздно, но нам придется рассказать ему, что не мы его родители. Это будет подлостью с нашей стороны — утаить от него правду, Тамара, — добавил он, смягчившись, когда заметил горькое разочарование на лице у жены.
Итак, Джон был зарегистрирован как сын Анны Мюррей по адресу Гранмерси-парк, а в графе «отец» стояло «неизвестен». Тамара спрятала свидетельство о рождении в ящик комода, где хранились все важные документы.
— Мы расскажем Джону обо всем, когда ему исполнится двадцать один год, — сказала она, — и будем надеяться, что он не узнает об этом раньше.
Время летело быстро. Левон посмотрел на часы, затем перевел взгляд на пончики на застекленной витрине и едва удержался от того, чтобы не купить еще один, последний. Прошло уже почти полчаса с тех пор, как он оставил Анну в обществе превосходно сложенной Пегги Перельман. Левон вышел из кондитерской и по узкой лестнице поднялся на второй этаж, где пианистка — крошечная пожилая женщина, которой положили на стул две подушечки, чтобы она доставала до клавиш, — наигрывала легкую мелодию. Услышав ее, Левон подавил нестерпимое желание прищелкнуть пальцами. Анна стояла в последнем ряду танцоров, отбивая чечетку ногами, обутыми в маленькие черные сапожки, с такой лихостью, словно занималась этим всю жизнь.
Пегги заметила Левона и подошла к нему, улыбаясь во весь рот. Схватив его за руку, она потащила его за собой в кухоньку, исполнявшую одновременно функции конторы, и громко крикнула ему на ухо:
— Ваша дочь — прирожденная танцовщица! Или она уже брала уроки раньше?
— Нет, насколько мне известно. Позвольте объяснить, — поспешно продолжал Левон, — Анна не моя дочь, а дочь моего близкого друга, ирландца по происхождению. Его жена умерла, и почти в то же самое время он обанкротился, вот он и отправил Анну к нам, чтобы мы — я и моя жена — присмотрели за ней. Ее зовут Анна Мюррей.
Ему пришлось состряпать удобоваримую ложь, но ведь как-то следовало объяснить ее ирландский акцент, тогда как сам он говорил с армянским. Пегги, похоже, либо не расслышала его, либо же не придала значения его словам.
— У нее есть чувство ритма, она хорошо двигается — можно подумать, что кости у нее резиновые, — а поет она вообще как ангел. Я с удовольствием приму ее, мистер Зариян. Все мои ученики талантливы, иначе я просто не бралась бы за них, но такие, как Анна, попадаются мне не чаще одного раза в год. Когда она сможет начать? — нетерпеливо поинтересовалась Пегги. — Ей еще предстоит научиться прыжкам, — добавила она, словно оправдываясь.