– Да, да, – подпел тонким голосом невесть откуда взявшийся Ибрагим. – Она ради своих политических амбиций пожертвовала детьми Великого Султана.
А вот Ибрагиму здесь и вовсе неоткуда было взяться, поскольку он сейчас был в Египте.
То ли осознание этого, то ли – неприятные ощущения, всегда испытываемые ею при виде Ибрагима, заставили ее вырваться из липких лап этого полусна – полузабытья.
Ей все это снится. Уж Ибрагим – точно, стало быть, и седобородый муж тоже. Она должна проснуться. Проснуться…
Глаза не хотели открываться; как будто она умерла – и ей на глаза положили монеты. Кстати, есть ли такая традиция в исламе? Она не помнила. Она вообще мало что помнила. Но глаза открыла.
– Помогите мне сесть.
На этот раз ее услышали.
Целая толпа женщин бросилась, подхватила под руки. Под спину, под руки подсунули подушки. Кто-то уже совал ей чашку с узким носиком.
– Мой сын мертв?
Кто-то вытирал ее лицо влажной тряпицей, кто-то настойчиво продолжал совать чашку.
– Мой сын мертв? Отвечайте!
– Сын хасеки жив.
Жив! Жив! Ее кровиночка жива!
– Но он не жилец на этом свете…
– Не жилец?!
– Он родился раньше срока… Восьмой месяц… Ребенок не жилец.
Да это она и сама знает, что он недоношенный. Ну и что? Ах да, почему-то считается, что семимесячный ребенок жизнеспособен, а восьмимесячный – нет.
– Принесите мне моего ребенка.
– Моя госпожа слишком слаба…
– Я. Сказала. Принесите. Мне. Моего. Сына.
Господи, какой крохотный! Михримах была больше, а уж Ильясик вообще родился богатырем. Сколько в нем весу? Килограмма два? И то от силы…
Это она виновата! Она – и никто другой! Малыш сидел на голодном пайке; как он вообще выжил – непонятно. Но он будет жить. Она клянется: она сделает все, чтобы малыш выжил!
Она схватила малыша и приложила к груди. Господи, он хотя бы может сосать?
Малыш вдруг крепко вцепился крохотной ручкой в ее грудь. Он хотел есть, и он хотел жить!
– Мы выживаем, маленький. Будем жить!
Дальше ее дни стали подчинены только одному: крохотному красному существу с неожиданно голубыми глазками. Она кормила крохотного Сулеймана, который официально еще никакого имени не носил, тогда, когда ему только хотелось. Он спал в ее кровати, а она полудремала-полубодрствовала рядом, боясь придушить малыша. Часто носила на руках, разводила и сводила крошечные ручки, делая какое-то подобие гимнастики. Если с историей дело обстояло плохо, то с уходом за недоношенными детьми – еще хуже: историю она хотя бы изучала и благополучно забывала, ответив на вопросы преподавателя, что касается младенцев – эта тема ее вообще никогда не интересовала прежде.