Нас поместили на огороженной территории — 100 человек на прямоугольнике 100 на 20 метров. На краю палатки стоял дощатый барак на 12 человек, вернее на 12 посадочных мест. Никаких кубриков, коек, приходилось сидеть вплотную друг к другу в два ряда спиной к спине, в двух шагах — открытая 50-литровая бочка. От нее разило фекалиями так, что дух перехватывало. Утром отрядили 24 человека на опоражнивание ведер. Ведра приходилось тащить на палке к ассенизационной машине, слить содержимое в цистерну и потом назад тем же путем. Стыдно было перед товарищами заниматься этим, в особенности унизительно это было для старших офицеров, которых, невзирая на ранги, назначали для подобных работ.
В последние недели плена я записал кое-что для себя. Позже я имел возможность прочесть, что меня отрядили на вынос испражнений именно 4 февраля. А 8 февраля — на заготовку дров и доставку еды.
В общем, мы дошли до ручки. Полная неясность положения, произвол небольшой группы садистов и постоянно мучившие нас вопросы: чего от нас хотят? Что будет с нами? Сколько мы еще выдержим при скудном питании и в такую непогоду? Нас бесконечно таскали на допросы. Какие-то бесчисленные комиссии проверяли и проверяли наши документы, из нас постоянно формировали какие-то группы. Искали эсэсовские татуировки под мышкой. 22 февраля мы, наконец, получили долгожданные подписи, что означало, что нас уже точно отправят в Германию.
Несколько дней спустя в лагере снова замельтешили комиссии. Этих интересовали физически здоровые люди. Тех, кто поздоровее, потом отправили на шахты в Бельгию, Францию и Англию, где некоторые из них протрубили еще год и больше, только по истечении этого срока они могли вернуться на родину.
Нас же с нашими мешками погрузили в скотские вагоны, проформы ради выложенные тонким слоем соломы. Поезд следовал без остановок, если не считать смену паровозных бригад или погрузку угля. Тогда двери раздвигались, и те, кто мог, справлял нужду прямо из вагона на рельсы, а нередко и на вокзальную платформу. Но нам уже было наплевать на все, главное, мы ехали домой. Никакого конвоя уже не было. Оставалось соблюсти лишь формальную сторону освобождения из плена. Люди, видевшие нас на остановках, относились к нам по-разному, кто вполне дружелюбно, а кто, не скрывая неприязни.
После Саарбрюккена снова конвой, да вдобавок еще и усиленный. Поездка наша завершилась в Вестфалии, в Мюнстере. Снова ночевка на голом полу спортзала полуразрушенной казармы. После скудного завтрака снова на грузовики, к счастью, крытые брезентом. Стоял конец февраля, было очень холодно. Хоть и продрогшие до костей, но мы благополучно прибыли в Ганновер. Ночевать пришлось в одном из пригородов Ганновера — Хайнхольце в бывшем бомбоубежище.