снова всю торговлю у нас отымут.
— Нам с заморцами торговать убыточно, государь, — ввернул Шереметев.
— Правду речет Шереметев, — поддержал его Салтыков. — Аглийцы в Новгороде сукно торгуют: по четырнадцати рублев с куска, а я, коли посольство у аглийцев правил, покупал таковой кусок по шести фунтов.
— Боле не у кого взять нам то сукно, — мрачно сказал Иван. — Не у кого! Бухарцы везут к нам коренья и пряности, ногаи гонят скот… А нам порох нужен и всякие иные припасы военные.
Иван поднялся с лавки; ни на кого не глядя, прошел к дальней стене, остановился перед ней…
«Твердо встали!.. И в силе своей, и в правоте переуверенные… Отцу моему руки вязали упорством и противлением и на моих руках виснут…»
— Бояре!.. — Иван резко обернулся. — Я пришел не молить вас… — голос его дрогнул, но глаза стали еще пронзительней. — Я пришел сказать вам, что мы обречем Русь, коли море ей не добудем!
— Коли б только Ливония, государь, путь нам к морю заграждала, — тихо, но твердо проговорил Мстиславский. — И Польша, и Литва, и свеи — все поперек встают. Како нам разом супротив всех ополчаться?
— Вот ты теперь каки речи речешь?! — Иван оглядел Мстиславского тяжелым взглядом. — И вы, поди, все мыслите тако ж?..
— Мстиславский мудро речет, — сказал Серебряный. — Несносно нам воевать противу всех.
— Ты что скажешь, воевода? — обратился Иван к Горенскому.
— Мое слово такое же, государь.
— Ты, Воротынский?..
— Бесславно воевать не привык, государь!
— Бесславно? — взметнулся Иван. — А не вы ль, бояре, на мир стали с ливонцами, коли победа и слава были в наших руках? Не вы ль, с попом Сильсвестришкой в сговоре, на мир сей тянули меня? Не замирись мы тогда, вся Ермания уж была бы за православною верою.
— Король дацкой — Фридерик, государь, посредником был, — сказал Мстиславский. — Он тебе грамоты слал и послов своих… Он тебя к миру склонял.
— Фридерик лукавил с нами… Но и вы лукавили разом с ним. В угоду себе, бояре, вы преступили пред богом!.. И пред отечеством нашим! Воля ваша, бояре, радеть за жир и живот свой и быть супротив меня или радеть за Русь-отчизну и быть заодно со мной. Но я — царь на Руси, — с остервенением и болью вышептал Иван, — и не быть мне у вас под ногами!
7
Васька Грязной как ополоумевший влетел в думную палату — полураздетый, потный, со следами крови на плохо вымытых руках — и с налету бухнулся на колени, нахально и восторженно рыща глазами по растерянным лицам бояр.
— Он сознался, государь!.. Сознался! — Васька рабски поклонился Ивану, стукнувшись лбом о пол.
Ужасом дохнуло на бояр от этой дикой восторженности Грязного, от его слов и от его рабского поклона. Они отпрянули к противоположной стене, сбились в кучу, словно это могло защитить их от той неожиданно нагрянувшей беды, что ворвалась вместе с Грязным.