Щелкалов спешился у крыльца, привязал коня, поднялся по крутым ступеням… Дверь в сени была приотворена.
Щелкалов вошел в сени, приостановился: вернуться, не бередить души!.. Разум еще противился, останавливал его, а рука мимо воли уже потянулась к дверной ручке… Рванул Щелкалов тяжелую дверь, переступил высокий порог, огляделся, постояв, подумав, снял шапку, поклонился:
— Мир да благодать дому сему!
— Спаси бог тебя, Василь Яковлевич, на добром слове, — вышел к нему навстречу Федоров. С чем пожаловал к нам?
— Ни с добром, ни со злом, дьякон… Мимо ехал — решил завернуть, поглядеть на твое величудное дело. Сколько говори, сколько судов-пересудов…
Щелкалов прошел к середине палаты, где стоял печатный станок, обошел его вокруг, обсмотрел — не без любопытства, но и не без надменности; прошелся по палате, постоял около Петра Мстиславца, резавшего у окна печатную доску, вновь вернулся к станку.
— Стало быть, вот тут-то… — тыкнул он пальцем в станок, — вся хитрость?
Федоров скупо улыбнулся, посмотрел на Мстиславца, не без гордости сказал, указывая Щелкалову на него:
— Вон она хитрость!.. — Помолчал, просто, скромно добавил: — В руках человеческих, в разуме — вся хитрость, Василь Яковлевич. А се лише пригоды >232.
— Ага!.. — с высокомерным ехидством буркнул Щелкалов, задетый Федоровым за больное, но, стараясь скрыть от него это, принялся расспрашивать о подробностях печатного дела. Слушал внимательно: не только ради утаения своей обиды пустился он в расспросы — любопытно ему было, по-настоящему любопытно.
Федоров объяснял охотно, не таясь, — чувство радости, которое он испытывал, рассказывая о печатном деле, брало верх над неприязнью к дьяку. Он достал и показал Щелкалову несколько готовых, уже набранных печатных досок, вставил их в станок, показал, как будет делаться с них оттиск.
— Стало быть, скоро уж и распочнете?
— Вот доски для заставок дорежем… да еще кой-какие дела помельче, да и приступим с божьим благословением.
— И какая же… первая-то? — дрогнувшим голосом спросил дьяк.
— Митрополит приговорил первую книгу печатать — Апостола.
— А государь како?..
— Нешто государь с митрополитом врозь? Духовному владыке оставил государь сей приговор, бо дело сие не мирское… Для польз государских устроено оно, но допрежь всего — для польз духовных.
— Ну дай-то бог благополучия во всем, — с притворной благожелательностью сказал Щелкалов. — И тебе, дьякон, и делу твоему. Не смутили бы тебя злопыхи да кознодеи! Ты тут сидишь взаперти… не ведаешь, что плетется окрест тебя! Вся Москва об тебе токмо и говорит.