.
— Ухо слышащее и глаз видящий — и то и другое создал господь?! — буркнул язвительно Щелкалов.
— Истинно, сын мой, — с сочувственной безысходностью сказал Левкий. — Несть ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано.
— Стало быть, хотите меня застращать, дабы я стал пособником в вашем деле?! — сдерживая рвущееся из него отвращение и к самому себе и более всего к Левкию, сказал прямо Щелкалов, но и от этой его прямоты легче ему не стало — все равно ведь знал, что снова пойдет на сделку с совестью и сговорится с Левкием.
— Не в нашем, сын мой, — мягко, наставительно поправил его Левкий, — а в сем!.. в сем деле. Ибо оно не толико наше… За нами, быть может, пол-Руси стоит! Тебя же, сын мой, мы не знаем за труса, иначе не было бы наших речей к тебе.
— И что бы вы делали? — вновь съязвил Щелкалов.
— Бог ли не защитит избранных своих, вопиющих к нему день и ночь, — невозмутимо отговорился Левкий.
— Пошто же меня избрали вместо бога?
— Написано: не искушай господа бога твоего. Земные дела принадлежат земным…
— И чаете, что я соглашусь?..
— Ежели дело будет расстроено людьми неумными и неискусными — многие вины по старой памяти падут на тебя, сын мой. Так паче тебе самому взяться за сие… А мы тебе поможем…
Монахи подошли к Щелкалову и выложили перед ним на лавку пять серебряных гривенок.
— Нет!.. — подхватился Щелкалов с лавки. — Нет, святые отцы, Василий Щелкалов не продает своей души. От подлости, от скверны могу низринуть я душу свою в геенну, токмо не денег ради. Уберите свое серебро, святые отцы, ежели хотите сговориться со мной.
Монахи в растерянности побрали назад гривенки. С их лиц впервые сошла та суровая, неодушевленная и угнетающая сосредоточенность, которая делала их схожими с истуканами, отчего Щелкалову все время казалось, что он присутствует при каком-то невероятном святотатстве, где живое и мертвое, святое и греховное, презрев свою извечную непримиримость, соединялось в чудовищный союз. Это наваждающее чувство сдерживало его, вызывая в нем невольное упрямство. В душе он все давно решил и давно бы уже договорился с Левкием, не будь перед глазами этих истуканьих рож, от которых веяло чем-то потусторонним, рождая в нем суеверный страх.
— Твоей души мы не покупаем, сын мой. Сребро сие для тех, кто пойдет у тебя в пособниках, — сказал вразумляюще Левкий.
— Пусть они уйдут, — потребовал Щелкалов.
Левкий согласно преклонил голову. Монахи, сложив ему в ладонь гривенки, поспешно убрались из святительской.
— Возьми сребро, сын мой, — твердо сказал Левкий и протянул к Щелкалову руку с гривенками. — Учителя от других монастырей також внесут свою лепту. Не жалей денег, сын мой, но там, где ценней слова, прячь сребро под спуд.