— Скажите, — вдруг осведомился он у миссис О’Каллахан, — желудков у вас столько же, сколько у коровы?
— Мой желудок…
— Все зависит от того, сколько их. Я определенно читал где-то, что у лошади на один меньше — или больше, не помню. Это просто-напросто вопрос окисления. Надо будет выяснить.
— Разумеется, — милостиво прибавил мистер Уайт, — пастись на травке мы не станем. Будем сначала собирать ее, даже варить немного, если угодно.
— Кропива, — обморочно пробормотала миссис О’Каллахан.
Она нередко ела крапиву, уверяя, что это хорошо для ее желудка.
— Хорошая мысль. Интересная. Крапива растет очень быстро. Конечно, тащить сорняки в новый мир дело опасное. Но если мы проявим исключительную осторожность и станем пожинать их молодыми, до того, как они обсеменятся, и пожинать полностью…
— Знаете, миссис О’Каллахан, одна особенность нового мира внушает мне особое беспокойство и связано оно с домашними животными и домашними растениями. Любые одомашненные существа закалены меньше диких. Разумеется, мы получим мир, наполненный коровами и капустой, а тигров и чертополоха в нем не будет, однако существует опасность, что все привезенное нами, одомашненное, перемрет слишком скоро… А где Микки?
— Он к Джимми Мёрфи отправился, с прутиком.
— Зачем?
— Так козлоходству его обучать. Ходил тут с прутом полдня, ходил, сам по себе. А уж и ячмень осыпался и овес осыпается, так Томми Планкетт говорит; ну да что я могу поделать, мистер Уайт? Такова Священная Воля Божия.
— Осыпался!
— Осыпался, мистер Уайт.
Общий принцип миссис О’Каллахан, который она применяла в отношении выпадавших ферме напастей, был таков: если они поправимы, их следует игнорировать, если нет, — паниковать по замкнутому кругу. Поэтому, когда Микки собирался купить, не глядя, «семилетнего пони» — страдавшего запалом, прожившего на свете тридцать три года и хромавшего на все четыре ноги, — заплатив за него без разговоров впятеро больше того, что пони стоил, и лишь потому, что он, Микки, побаивался лошадника, миссис О’Каллахан относилась к этому спокойно, поскольку оно было или могло оказаться поправимым. А вот если во всю пору жатвы лил дождь, как то обычно и бывало, — и этого, разумеется, никто из обитателей Земли поправить не мог, — миссис О’Каллахан проводила время, бегая, как курица с отрубленной головой, по кругу и виня во всем Микки. Эта ее круговая паника принимала обычно следующий вид: «Ох, оно меня доконает — Ох, я в рабство попала — Ох, люди на Микки верхом ездят — Ох, продам я эту землю — Ох, оно меня доконает». Идея состояла, по-видимому, в том, что поправимая напасть требует поправления — и потому ее следует игнорировать, а ну как самой поправлять придется, — непоправимая же взывает к решительным действиям, а поскольку я все едино поправить ничего не могу, так мне ее и бояться нечего. Кроме того, миссис О’Каллахан, по-видимому, чувствовала, что любые предпринятые ею меры (кроме, конечно, круговой паники), способны лишь увеличить опасность, — а ну как камень, который отвергли строители, возьмет да и заделается главою угла по Священной, понятное дело, Воле Божией.