– У нас с ней родились две дочери.
Александр чуть не поперхнулся, но быстро спохватился.
– Какие дочери, что ты плетешь! … А. Понимаю. Шутим. Ладно. Когда я ее встретил, у нее никого не было, за это поручусь. Была в ней тайна…
Знаем, что это за тайна, подумал Хелье. А только не ее это тайна. Амулет ей дал я. Но зачем разочаровывать Александра? Человек он неплохой, обстоятельный.
– Ну, я пойду, пожалуй, – сказал Александр. – К полуночи бы в Киев успеть. А жены моей в Киеве нынче нет. Едет она в края теплые, и через неделю рассчитываю я ее догнать. Эх!
Он хлопнул Хелье по плечу.
– О Ярославе все-таки подумай. И вот что, Хелье. Об этом месте кроме меня действительно никто не знает. Но сменить его тебе пора. Можешь прямо возле Любеча обосноваться, а можешь еще где нибудь. Об одном прошу – если переселишься, дай мне как-нибудь знать. Оставь записку у меня дома, у Швелы, Швела передаст, найдет способ.
Хелье кивнул.
Зайдя во времянку, он некоторое время смотрел на спящую Эржбету. К полуночи она проснулась и захотела пить.
– А кто это – твоя кузина? – спросил Хелье, подавая ей кружку.
– А? Да так… Не важно.
***
Как ни утомительна активная жизнь и служба, полное вынужденное бездействие, как оказалось, еще утомительнее. Поэтому, решил Гостемил, следует действовать. Столько, сколько можно, и еще немного.
Две раны – бок и бедро – зажили быстро, но дело было не в них. Там, на хувудваге, в пылу стычки, он их едва заметил. Приведя конников Эймунда в замешательство, рубя направо и налево, он сымпровизировал нечто вроде круговой обороны в одиночку верхом. Этому Хелье его не учил, и теперь, по прошествии времени, Гостемил сомневался, возможен ли такой вид обороны. Скорее всего нет. На него накинулись, и тут же отступили. Двое, а может трое, упали с коней. Остальные решили, видимо, что имеют дело со сверхъестественной силой, и сейчас она, сила, их всех сметет. Но намеренно ли, случайно ли – две лошади столкнулись, одна из них встала на дыбы, подпруга лопнула, и Гостемил вылетел из седла, и сверху к нему приложились чем-то тяжелым, дубьем каким-то, и дальше он ничего не помнил.
А очнувшись, он обнаружил, что лежит лицом вниз и не может двинуть ни рукой, ни ногой. И только к полудню его нашли два сердобольных смерда.
При нем был его дорожный мешок и в нем – туго набитый золотом кошель. Его погрузили на телегу и доставили в Киев, где им занялся знаменитый лекарь, излечивший однажды очень богатого печенега от трясучки. Раны промыли, снадобья приготовили, и Гостемил вскоре смог двигать языком. Он потребовал, чтобы его перенесли к нему домой. Кошель исчез, но дома имелись кое-какие ценные вещи – уверял он. Лекарь согласился и получил в награду фамильный кубок Моровичей. Гостемила положили в спальне и оставили на произвол судьбы.