Право любви (Чиркова) - страница 65

– Сколько можно спать, я целый день валяюсь. – Тина лениво протянула руку к вазе с фруктами, решая, что бы сжевать на этот раз.

Раздавшийся из окна звук на миг остановил сердце иномирянина, а в следующий момент Костик уже нёсся к окну, сшибая по пути стулья.

– Что с ней?

– Лови!

Две пары крепких мужских рук плотным кольцом сомкнулись на талии вцепившейся в подоконник девушки.

– Зелье, – сквозь зубы скомандовал Васт, – у неё было успокаивающее, быстро!

– Блин, уроды! – яростно вырывалась из плотного двойного объятия Тина. – Немедленно отпустите меня, извращенцы! Васт! Ну, хоть ты мозги протри от плесени! Не собираюсь я в окно прыгать. Тарос! Положи мою сумку, иначе разведусь нафик завтра же!

– Хорошо… – осторожно согласился командир, – я отпущу. Только объясни сначала, куда ты так бежала?

– Да глухой ты, что ли? – озверев, рявкнула Тина. – Слушай! Не меня, музыку!

– Что? – недоверчиво оглянулся на окно Васт, и в этот момент ветерок донёс с верховья реки необычную мелодию. – Это?

– Вот именно! Не знаешь, что за музыка? А я напою – та-там, там-там-та-та… ну понял? О! Васт, да не зависай ты, некогда! Это мои братья, и песня, которую они играют, называется «Полночь»! И это значит, сейчас мы побежим! Так, быстро вниз, забаррикадируйте двери, стражники не должны их легко открыть! Ну что ж вы так смотрите?

– Тина, ты уверена? – Тарос прятал что-то за спиной.

– Да, как и в том, что ты держишь в руке моё снадобье. Кстати, ты ошибся, взял похожий пузырёк, в этом средство от желудка. Придите, наконец, в себя, не самой же мне шкафы таскать?

Словно в подтверждение её слов, в звуки музыки влился сильный мужской голос, поющий странную, тревожную и печальную песню на незнакомом языке.

И так она похожа была на ту, которую Тина пела на свадьбе, что лучники, наконец, поверили и дружно бросились вниз. Идея забаррикадировать дверь была очень неплоха.

А Костик стоял у окна и, глотая слезы, тихо подпевал такие знакомые слова:

Полночь
Оплачет холодной росою погибших в этом бою.
Помнишь,
Горел закат, мы стояли с тобою на самом краю,
Молчаливо молясь, позабыв имена,
Но я знала, что будет война.
Поздно
Исправлять перед боем последним
судьбы филигрань.
Звёзды,
Что хранили от бед, нам укажут дорогу за грань.
Мы пока ещё здесь и ещё не конец,
Но горит уже в небе возмездья венец[1].

Замерла река, не слышно было больше ни стука подошв последних гуляк о доски причалов, ни скрипа ставень, ни окриков стражников. Даже ночные птицы смолкли, озадаченные появлением неожиданного конкурента. Только снизу доносился шорох передвигаемых шкафов, но пятёрке охранников, до этого мирно игравших в примыкающем зале в кости, было не до какого-то там шороха. Они дружно влепились в распахнутые по случаю жары окна, стараясь не пропустить ни единого звука бесплатного представления.