В детстве и юности у меня не было своего мнения о смертной казни. Я о ней просто не думал. Но, изучив первые сканы мозга своих пациентов, я начал сомневаться в ее оправданности: функции мозга людей, делавших что-то плохое, всегда были хуже, чем у людей, живущих продуктивной здоровой жизнью.
Если функции мозга нарушены, количество свободной воли стремительно падает.
По шкале воли от 0 до 100 человек со здоровым мозгом получает почти 100 % контроля над своим мозгом, а человек с ОКР, СТ или зависимостью — гораздо меньше. У страдающего болезнью Альцгеймера на поздней стадии свободной воли практически ноль. «Убивать людей с плохим мозгом сродни убийству больных, — подумал я, — это не признак развитого общества». Впоследствии я делал томографию более чем шести десяткам убийц и множеству других преступников. Дисфункция их мозга достигала иногда удивительной степени.
С тех пор как у меня возникла неудовлетворенность стереотипами нашего общества, я оказался вовлечен в судебные баталии. Когда адвокаты защиты узнали о моих томографических исследованиях, они стали направлять ко мне преступников для освидетельствования. Мы сканировали детей, подростков и взрослых со склонностью к жестокости и часто находили в их мозге серьезные отклонения. С клинической точки зрения это была увлекательная работа, поскольку терапия таких людей приносила более скорые результаты, если мы выбирали лечение, отталкиваясь от их сканограмм. Затем меня стали приглашать в суд, чтобы объяснить причины антисоциального поведения.
Многие из моих коллег, родственников и прокуроры были против моего вмешательства, из-за чего возникали серьезные конфликты. Тем не менее я считаю, что присяжные имеют право на полноту информации и общество в целом должно усвоить этот важный принцип: когда мозг работает правильно — человек действует правильно, когда мозг работает плохо, люди не способны проявить свои лучшие черты. Вместо наказания следует думать о лечении. Последствия этого принципа для общества огромны. Означает ли это, что необходимо делать томографию всем правонарушителям? Следует ли сделать томографическую и психиатрическую экспертизу частью приемного процесса в интернаты и колонии для несовершеннолетних правонарушителей? Следует ли переосмыслить смертную казнь?
Меня часто приглашают в качестве эксперта в зал суда. Питер Чиза, 62-летний женатый мужчина, 12 лет враждовал с соседями из-за деревьев, растущих на границе их земельных участков. Они судились, но даже после вмешательства властей по-прежнему спорили. За 12 лет поведение Питера становилось все иррациональнее. В свое время он перенес травму головы (свалившись с трехметровой копны сена) и коронарное шунтирование. Подобные операции связаны с повышенным риском развития когнитивных проблем и ранней деменции. Взятые вместе, эти факторы усилили паранойю и неустойчивость его психики, Питер обращался к психиатру, а его жена на 12 лет моложе, относилась к мужу все с большей настороженностью. Однажды, когда жена была на работе, Питер проснулся от звука бензопилы. Он понял, что соседки спиливают ветки тех трех деревьев, о которых шел спор. В приступе гнева он позвонил 911 и прокричал оператору, что собирается убить стерв и спасателям лучше прислать кого-нибудь. Затем он взял свой «Магнум-357» и бросился к двум женщинам, покусившимся на его деревья. В присутствии двух маленьких сыновей соседок Питер застрелил обеих.