В поведении своем он был непредсказуем. Иногда бывал скрытным, иногда же его тянуло на откровенность. Между тем женщины, за которыми он ухаживал — если здесь уместно это слово, — поистине могли считаться выдающимися в своем естестве. Марджори, например, была очень пропорционально сложена, если не считать далеко выступавшего зада, который, круто поднявшись, как прибрежный шельф, резко обрывался вниз. Зад, как явление уникальное, требовал особого пристального рассмотрения. Мне посчастливилось увидеть Марджори при свете ясного дня; однажды днем она с грохотом вывалилась из квартиры Макса совершенно голая. На ней было столько плоти, что она выглядела в два раза более обнаженной, чем любая другая голая женщина выглядела бы на ее месте. Непомерно огромные ягодицы тряслись над короткими и мощными, под стать нагрузке, бедрами. Избыток плоти спереди прикрывал лобок фартуком дряблых мышц. С упертыми в бедра руками она была похожа на насылающую порчу болотную кикимору.
Ей просто приспичило, и она выскочила. Не думаю, что она понимала, что делала. Спустя мгновение на крыльцо выскочил жилистый голый Макс и схватил Марджори за руку. Велосипедный загар стал еще темнее, предплечья и ноги до середины бедра были цвета какао, пах — мертвенно-бледным, если не считать вспухшего красного члена, обвитого венами и увенчанного багровой головкой. Член показался мне длиннее и тоньше, чем обычно, словно его вытянули щипцами. Ребра торчали, волосы на голове свалялись и стали похожи на лобковые.
Марджори была чем-то сильно напугана, и Максу стоило немалого труда затащить ее в дом. Вероятно, мне надо было кого-нибудь позвать — например, старого, доброго, разумного Дона, — но я не стал этого делать. Макс влепил ей несколько пощечин, а когда это не помогло, то встал впереди нее и оттеснил в квартиру, как толкач баржу. Он слегка прихрамывал, на лодыжке виднелась свежая ссадина. Оба были с ног до головы покрыты потом. Раздвижные двери с оглушительным треском захлопнулись за двумя телами, но уцелели. После этого я видел Марджори только однажды — она была в джинсах с заклепками. Было удивительно, как она смогла их на себя натянуть. Макс называл ее телосложение стеатопигией[16] — можете себе представить, каково приходилось ее джинсам.
На некоторых его женщин было смотреть больно до смешного или наоборот. Одна дама по имени Донна с пышнейшим бюстом имела обыкновение обильно душиться между грудями, и Макс называл эти духи оделанфер. Мне кажется, что именно она разбила статую Приапа, хотя я и не знаю, каким образом. Макс склеил скульптуру — я давал ему эпоксидный клей. У другой женщины были руки как у портового грузчика, она заставила Макса отвезти ее в город, в пивную Фланагана, где подавали вареных раков. В тот вечер там был Бейтсон, и на следующий день он рассказал в факультетском холле целую историю.