На заброшенных железнодорожных путях пышно произрастала кудзу, она заполнила канавы под мостами и подбиралась к дорогам. В нескольких милях от Оксфорда, ближе к Тейлору, кудзу завоевала акры в пойме, обвивая по пути деревья, валуны и, может быть, даже ленивых коров. Тот факт, что кудзу начали сеять здесь для того, чтобы остановить эрозию почв, очень характерен для многих явлений южной жизни, — то, что начинается вполне пристойно, со временем выходит из-под контроля. Всякий раз, когда в аудитории мне была нужна метафора для обозначения прогрессирующего паралича, я приводил в пример кудзу. Студенты из других штатов показывали эту траву своим пораженным родителям.
Другой почтенной метафорой был Роуэн-Ок, дом Фолкнера. Университет купил его и превратил в музей. Смотрителем стал весьма эксцентричный человек по имени Генри Бернс. Генри был одним из наших. Он закончил университет по кафедре английского языка, в прошлом был летчиком, воевал во Вьетнаме и был завзятым холостяком. Он никак не мог закончить свою диссертацию об авиации в романах Фолкнера, но никто больше не торопил его с работой. Действительно, став смотрителем музея Фолкнера, он превратился в его неотъемлемую часть. Если вы видели галстук, небрежно брошенный на зеркало туалетного столика, то это был штрих, нанесенный мастерской рукой Генри; то же самое касалось полбутылки лошадиной мази на дальнем столе или подборки книг в гостиной Фолкнера. Осмотреть музей приезжали туристы даже из Токио.
Полагаю, что во время выпуска Оксфорд превращался в одну грандиозную выставку. Факультет точно превращался. Я достал из чулана свою академическую мантию и тщательно осмотрел эти полосы мудрости, выполненные из темно-синего бархата. Н-да, следовало бы добавлять по одной лычке за каждое посещение церемонии выпуска. То был единственный раз в году, когда я входил в Мемориальный колизей Теда Смита, этот памятник университетской расточительности. Колизей мог бы вместить целый город, если бы жители согласились одновременно не пользоваться санитарно-гигиеническими удобствами. Само это место оживлялось только во время баскетбольных матчей и рок-концертов, но в остальное время здание погружалось в спячку. В актовый день дом становился свидетелем парада академических мантий, по большей части черных — взятых напрокат. Но некоторые мантии были получены в собственность их обладателями во время выпуска из обиталищ высокой учености и с гордостью демонстрировались в этот торжественный день. Присутствовать, по уставу, должен был весь факультет, эта строгость обеспечивала тридцатипроцентную явку. Церемония продолжалась несколько часов, и самые умные профессора брали с собой что-нибудь почитать, пряча книги в широких рукавах мантий. В прошлом году Франклин, например, умудрился прочитать целый викторианский порнографический роман, традиционно пряча его под бархатом. Родители и студенты терпели: на Юге люди в большинстве своем ожидают, что будут скучать. Если не скучно, значит, это не настоящая церемония.