— Попробую максимально испортить тебе жизнь. Чтобы легче было сбегать от меня к буривухам, когда окончательно укоренишься в своём безумии. Скорых результатов не обещаю, но буду очень стараться. А потом, пару дюжин лет спустя, ты вернёшься и знатно со мной поквитаешься. Всегда предчувствовал, что умру молодым. И теперь примерно понимаю, при каких обстоятельствах это произойдёт.
Меламори рассмеялась. Ну наконец-то. Не представляю, чем это может нам помочь, но так определённо лучше.
— Можно с вами немножко посидеть? — спросила Базилио.
Она была почти так же печальна, как вчера, из чего я сделал вывод, что делегация из Графства Хотта по-прежнему оккупирует Замок Рулх и алчно пожирает там всё свободное время Его Величества, которое можно было бы с гораздо большей пользой потратить на новую чирухтскую игру Злик-и-злак. Например.
— Конечно, — ответила Меламори. — С каких это пор ты начала сомневаться?
— Просто у вас лица такие… — Базилио задумалась, подбирая нужное слово. — Умные! — наконец выпалила она. — Как будто сложную задачку решаете. А в таких случаях людям нельзя мешать.
Мы с Меламори изумлённо переглянулись. Умные лица! Это у нас-то. Дожили. Вот что экзистенциальный кризис с людьми делает.
Впрочем, практика показывает, что если меня окружить печальными барышнями, я действительно начинаю гораздо лучше соображать. Даже одна печальная барышня способна породить в моей голове условно разумную мысль. Две барышни повышают качество этой мысли до уровня полноценной неплохой идеи. И заранее страшно подумать, какие чудеса интеллекта я явлю Миру, если довести число окружающих меня расстроенных леди хотя бы до полудюжины. Надо запомнить на будущее — если когда-нибудь захочу посвятить себя умственной деятельности, ясно, с чего начинать.
Но прямо сейчас в моём распоряжении были всего две печальные барышни. А в голове — ровно одна идея. Простая, зато очень хорошая. И убивающая сразу множество зайцев, начиная от гарантированного улучшения настроения всех присутствующих и заканчивая очередным шансом узнать что-нибудь новое о проклятом урдерском семействе, чьи разноцветные лица не давали мне покоя всего четверть часа назад, а значит, когда-нибудь снова явятся по мою душу. Как только я переварю всё, что услышал от Меламори, лягу на пол, умру от горя, а потом воскресну, наделённый новой чудесной сверхспособностью как-то со всем этим жить.
То есть, насколько я успел себя изучить, примерно к завтрашнему утру.
— Пошли в трактир, девчонки, — предложил я, мысленно размахивая перед их носами всеми своими мёртвыми зайцами. Для пущей убедительности.