Марки. Филателистическая повесть. Книга 2 (Турьянский) - страница 43

Оставшиеся же на русских страницах смотрят немного устало и печально. И чего совсем не найти — романтиков и одиночек, готовых приносить себя в жертву идее. Именно того, о чём говорил Колчак, Автор не наблюдает. На страницах с русскими марками вообще очень немного свежих юных лиц. А ведь революции делают люди молодые. Зато старых болтунов в альбоме — хоть отбавляй.

Впрочем, не стоит слишком уж серьёзно воспринимать мнение Автора. Вернёмся к прерванному повествованию.

Развязка

Прошло дня два. Время текло медленно. Китайцы кормили нас жиденькой похлёбкой. Ставили на полу миски и захлопывали дверь сию же секунду. Колчак от приёма китайской пищи отказался, довольствуясь сыром и вином корзины Эйвазова. Поэтому мы с Май-Маевским получали двойные порции.

На второй день после ужина ко мне подошёл адмирал. Подошёл он вплотную. Лицо его осунулось, глаза горели нездоровым огнём голодного человека.

— Господин Горький, — сказал он торжественно. — У нас к вам предложение.

— Я вас слушаю.

— Вступайте в наши ряды.

— Куда? — не сразу понял я.

— В «Возрождённую Россию». Я посоветовался с боевым товарищем, — показал головой Колчак на Май-Маевского. — Он поддержал. Владимир Зенонович рекомендацию вам даст. Я самолично напишу поручительство.

Я до того растерялся, что не знал, как и ответить.

Сказать по совести, меня в последнее время интересовала криминалистика и всякие преступления.

— Скажите, можно в будущем правительстве получить место шефа полиции? — спросил я.

Хотел продолжать, но Правитель прервал меня на полуслове:

— Победим, тогда видно будет.

— А как же Попов? — снова задал я вопрос.

— Попова беру на себя, — сразу нашёлся Май-Маевский. — Уверен, и он не откажется, если мы с Алексеем Максимовичем вместе поднажмём.

Я представил себе Попова. Сомнение в уверенности Май-Маевского закралось в моё сердце.

— И вы, и ваш приятель Попов слишком много знаете, — заявил адмирал.

В доказательство слов Колчака Владимир Зенонович два раза с силой провел себе ребром ладони по шее.

От меня хотели мгновенного ответа, который я не собирался им давать.

— Мне надо подумать, — отвертелся я. — И скажите, кстати, почему на плакате, который висит в доме Эйвазова, стоит «Возрождбннах Россих»? Неужели нельзя было написать правильно? Я спрашиваю исключительно как литератор.

— Когда столько лет живёшь с этим, невольно свыкаешься, — ответил адмирал. — К чему условности? И потом сколько уже было всяких организаций и названий, и где они все? Так что думайте скорее.

Внезапно со скрежетом отворилась дверь нашей темницы. В глаза ударил свет.