Вот странно; пока я обмывала его раны и стаскивала с него штаны, Зуев не проснулся. А тут, не успела я закончить с первой раной, он, очнувшись, вздрогнул и очень озадаченно поинтересовался:
— Зверушка, а что ты делаешь?
Хм. Кажется, мне удалось его деморализовать, или, по меньшей мере, удивить?
— Лечу тебя, — огрызнулась я, не прерывая процесс. Поскольку после обработки рана на груди перестала отдавать тем мерзким сладковатым запахом (да и привкусом, честно говоря, тоже), я решила довести начатое до конца, и переключилась на особо тревожащий меня участок на животе, сбоку от пупка.
— Меньше всего это похоже на лечение, — хмыкнул мужчина. Впрочем, при этом он не пытался шевелиться, что меня вполне устраивало.
— Слушай, мне тоже не слишком-то приятно, но никаких антибиотиков и иных средств у нас нет, а раны вот-вот воспалятся. Впрочем, если ты хочешь довести до этого, мне же будет проще, — проворчала я, метнув на него раздражённый взгляд. Впрочем, без толку; глаза мужчины были закрыты, а голова расслабленно откинута.
— Когда я говорил, что мне неприятно? — иронично уточнил он. — Даже наоборот, очень… волнующие ощущения. Всегда бы так лечился. Жалко, поучаствовать в процессе я пока способен только пассивно.
Я на пару секунд замерла, осмысливая сказанное, потом скосила взгляд чуть в сторону, к единственному оставшемуся на мужчине предмету одежды. Обнаружив весьма хм… однозначную реакцию на происходящее, смущённо вспыхнула (причём свалить это позорное проявление на пятилетние привычки обитания в шкуре Евгении Гороховой сейчас не получалось) и недовольно проворчала:
— И он ещё какого-то Ванечку вспоминал! Еле живой, а сам думает только об одном.
— Я, конечно, невероятно крут, но бороться с рефлекторными реакциями организма не в состоянии даже я, — тихонько засмеялся он, морщась от боли. В голосе мужчины мне послышалась горькая ирония. Что, впрочем, не удивительно: вряд ли собственное состояние доставляло ему удовольствие. А ещё я с некоторой растерянностью отметила, что он, оказывается, может шутить значительно менее вульгарно, чем делал это прежде. Специально он надо мной раньше издевался, что ли? — А когда я вспоминал Ванечку? — уточнил Зуев.
— Пока мы шли, — ответила я, перебираясь к следующей подозрительно пахнущей ране. — Кто это?
— Младший брат, — после короткой паузы откликнулся он. Некоторое время в пещере висела тишина, нарушаемая только звонким журчанием небольшого водопада. И эта тишина почему-то очень давила, хотя занятие моё полностью исключало праздную болтовню. — Рури, а ведь я тебе жизнью обязан, — тихо и неожиданно серьёзно для него проговорил Зуев, нарушая молчание.