Мой малыш, мой мальчик, мой Яр, — как я про себя, выяснив пол, называла его ещё в утробе, — не мог остаться со мной.
Я никогда не думала, что может быть так больно, когда на первый взгляд болеть совершенно нечему. Держала его на руках, не могла отвести взгляд и глотала слёзы. Крошечная, тёплая, такая хрупкая жизнь, так нуждающаяся во мне, — а я должна была его бросить. Предать, забыть, выкинуть из головы и никогда больше не видеть. Больно, горько, страшно, гадко; но других вариантов я просто не видела. И надеялась только, что среди людей ему будет лучше, что люди о нём позаботятся.
Впрочем, причём тут — люди? Стоит быть откровенной, один-единственный вполне конкретный человек, его отец. Я не могла всерьёз поверить, что Зуев согласится взвалить на себя груз совершенно ненужной ему ответственности за явно нежеланного ребёнка, но отчаянно на это надеялась. Мне было бы гораздо спокойней, если бы всё сложилось именно так.
А ещё очень хотелось, чтобы хотя бы эта маленькая частичка меня всегда была с ним рядом.
Я очень быстро и неожиданно легко смирилась, что никогда не смогу забыть этого человека. И дело было не в моей проклятой физиологии, и даже не в ребёнке; в нём самом. Зуев был слишком… всё слишком. Слишком сильный, слишком необычный, слишком настоящий и слишком яркий как личность. Со всем его цинизмом, расчётливым профессионализмом, непредсказуемостью, с этими постоянными насмешками и железной волей, он был самым удивительным из всех разумных существ, кого мне доводилось встречать.
А ещё из памяти никак не желали уходить его прикосновения, объятья и поцелуи. И глаза. И улыбка… Дырку надо мной в небе, как же хороша была его улыбка! Я отдавала себе отчёт в безнадёжности всех этих мечтаний и в том, что теперь это — дела прошедшие. Но забыть не могла. Рунары, как правило, однолюбы, и этот землянин ненароком прихватил моё сердце с собой. Кажется, в тот самый момент, когда неожиданно поцеловал меня на прощание. Глупое, глупое женское сердце, радостно прикипевшее к почти незнакомому человеку…
Впрочем, на фоне перспективы расставания с моим малышом остальные печали и проблемы попросту меркли.
Но я сумела. Переступить через себя, оставить Яра на попечение монахинь и улететь домой.
Дома меня встретили с радостью, удивлением и некоторым недоверием: из моей группы никто больше не вернулся, со всеми ними была потеряна связь, и судьба их не вызывала сомнений. Своему командиру я рассказала всё прямо и честно; и то, что поведал мне Зуев, и то, что произошло со мной, включая Зов иллурцев и оставленного ребёнка. Умолчала только о внезапно случившейся влюблённости, но до неё Ируну-Шаан не было никакого дела.