Аристобул. Она давно скончалась?
Хана. Бабушка Рахиль умерла семь лет назад во время большого мора. Тогда умерла чуть не половина учеников дедушки Акивы, и вообще много народа.
Аристобул. Ты любила бабушку?
Хана. Да. Она была простой и доброй женщиной.
Аристобул. А дедушка?
Хана. Дедушка очень непростой. Такой непростой, что богачи, силачи и мудрецы робеют, когда с ним говорят. Мне кажется, он видит человека насквозь. Никогда не знаешь, о чем он думает. У него в голове одновременно, наверное, сотня разных мыслей и он умудряется за всеми следить.
Аристобул. Он очень умный?
Хана. Я не знаю, что для тебя значит «умный»? Я объясню тебе, что это значит для меня. Ты когда-нибудь бегал наперегонки?
Аристобул. Конечно.
Хана. Вот представь, что множество людей соревнуются в беге и все бегут примерно одинаково. Одни вырвались вперед, другие чуть отстали, но надеются догнать. И вдруг ты видишь, что один бегун уже прибежал, он сидит и спокойно смотрит на усилия остальных. Так вот дедушка Акива мыслит с необыкновенной быстротой. Некоторые даже еще не поняли, в чем состоит проблема, а он уже нашел решение. Мне, простой девушке, это необидно, но вот многие его ученики и даже признанные мудрецы просто теряют дар речи.
Аристобул. Давай я спрошу по-другому. Он ученый человек?
Хана. Он очень много знает, но все равно постоянно учится. Он все время что-нибудь читает. Ему приносят свитки с рассуждениями о разных науках, и он платит за них не, не скупясь.
Аристобул. А о каких науках?
Хана. Я не все из них знаю. О геометрии, физике, астрономии… А больше всего о философии.
Аристобул. Он знает много языков?
Хана. Наверное, все, какие только есть на свете. Он может объясниться и с арабом, и с армянином, и с эфиопом, с любым человеком, откуда бы он ни был.
Аристобул. Греческий он, конечно, знает?
Хана. Да у него треть свитков в библиотеке на греческом. Он и римский язык знает очень хорошо.
Аристобул. Латынь, ты хотела сказать.
Хана. Что я хотела сказать?
Аристобул. Язык, на котором говорят римляне, называется латынь. Ты, видимо, его не знаешь?
Хана. Нет, и не хочу. Я их терпеть не могу. А вот греческий я бы выучила.
Аристобул. Хочешь, я буду учить тебя?
Хана. Я бы хотела, но нужно спросить у дедушки.
Аристобул. Он для тебя самый главный авторитет в жизни?
Хана. Конечно. Он не просто понимает лучше всех, он видит все по-другому. Иногда он дает мне какую-нибудь задачу или отрывок из Писания, а сам сидит рядом и думает о чем-то своем. Я, бывало, взгляну на него в такой момент, и мне делается страшно. У него такие глаза, что, кажется, он говорит с самим Богом. Я тогда вздрагиваю, а он как будто приходит в себя, гладит меня по голове, начинает шутить и говорить о пустяках. Я бы хотела хоть одним глазком подсмотреть, о чем же он думает?