Септимий. Да, ты непростой человек.
Акива. А простых вообще нет. А вам, легионеры, скажу так. Один из вас закроет глаза двум другим, и этот третий переживет еще многих. Счастливо оставаться!
Марий. Слышь, еврей, подожди! Давай я сумку еще раз посмотрю.
Септимий. Стой, где стоишь! Иди себе, Акива, смотри на свои сокровища.
Сцена встречи Аристобула и Элиши-Теодора
Аристобул. (Он идет, покачиваясь, прихлебывая из меха с вином.) Клянусь бедрами Афродиты, я заблудился… Где этот проклятый постоялый двор? Кривой кабатчик так махал руками, что я не понял — направо или налево? Эй, горожане, эй, поселяне! Есть здесь кто-нибудь? Никого… Где же мне искать ночлег? (глоток из меха). Пусть меня обезобразят фурии, если я двинусь дальше! Я буду ночевать здесь! Разве я не киник? Разве я не вольный философ, странствующий под небом? Мне везде готов ночлег… У меня есть ноги, чтобы ходить, есть задница, чтобы сесть, и клянусь трезубцем Посейдона, я тут же сяду! Вот…
Садится.
Я улягусь прямо тут на дороге, и горе всякому, кто осмелится нарушить покой философа.
Ложится.
Появляется человек с фонарем в руках. Это Элиша. Несмотря на фонарь, он не замечает Аристобула, и натыкается на него. Ругательства, проклятия, неразбериха. Элиша опомнился первым.
Элиша. Милосердный Господь! Это ты, Аристобул? Вот так встреча!
Аристобул. Мой друг Теодор! Вот неожиданность! Что же ты идешь с фонарем, и ничего не видишь? Или ты, как философ Фалес, смотришь только на звезды, а под ноги не смотришь?
Элиша. Аристобул, как я рад тебя видеть! Мне сообщили, что ты приехал в наши края, я уже неделю безуспешно ищу тебя. И вдруг — натыкаюсь на твое распростертое тело. Я, признаться, поначалу подумал, что это дохлый баран или осел.
Аристобул. Ты недалек от истины, Теодор. Только осел мог поверить рассказам еврейских купцов в Александрии и приехать в эти гиблые места. Они говорили: «Земля здесь течет молоком и медом, здесь рай земной! Вода здесь как вино, а вино — как амброзия, которую вкушают боги на Олимпе. Земля благословенная, земля обетованная!..»
Элиша. Эта земля не хуже и не лучше любой иной. Но жители ее склонны к фантазиям и любят выдумывать всякие небылицы. Что же, действительность далека от рассказов?
Аристобул. Теодор, друг мой, у самого красноречивого рапсода не найдется слов, чтобы описать мое разочарование и досаду! Ты знаешь, я много путешествовал, и это, безусловно, самое мерзкое место из тех, где мне приходилось бывать. Если Афины — это сердце мира, Александрия — голова мира, а Рим — его чрево, то эти места, не обижайся, это — настоящая жопа мира.