– Так, Катенька, сейчас не время, – Гриша посмотрел на часы. – Мертвый час, сейчас отдыхают больные, спят.
– Вот неудача. А скоро он кончится? Давайте пока чай вскипятим, заварим, я и заварки из дому взяла. Мама говорит, что из общего котла чай невкусный и вообще из самовара вкуснее. Они ведь сколько домашнего чая не пили? То на фронте, то в госпитале… Мы завтра с подружкой сюда самовар принесем, у нас дома есть, ведерный такой. Это еще бабушкин самовар, тульский. Прелесть, только на чердаке он позеленел весь, я его завтра толченым кирпичом так отчищу – сиять будет!
– Да это, Катенька, все лишнее, – пробовал урезонить ее Гриша.
– Ты же, Гриша, не любишь чай и не знаешь, а мы с мамой любим, мы больше понимаем. Я тебе не мешаю, и ты мне не мешай, – обиделась Катенька. – Давай лучше чай вскипятим, стаканы найдем.
– Так это, Катенька, на кухне все есть.
– Тогда пойдем туда, скоро же проснутся!
Грише пришлось отложить все дела и подчиниться Катеньке.
Нелюдимый, властный госпитальный шеф-повар Иван Алексеевич, лысый толстяк с поломанным и оттого огромным левым ухом и тяжелым взглядом заплывших свинцовых глаз, к большому удивлению Гриши, охотно пошел под команду Катеньки.
– Ой, какая чистота здесь! Ой, как хорошо у вас! Прелесть просто! – затараторила Катенька, едва они вошли в кухню.
– Вон тот толстый, у окна, шеф-повар Иван Алексеевич, – шепнул ей Гриша.
– Ой, какой милый! – восхитилась Катенька и поспешила к нему через всю кухню. – Здрасте, Иван Алексеевич, я чай пришла сделать, раненым чай, домашний, с вареньем, я все свое принесла. Ой, как у вас здесь хорошо. Прелесть! Чистота какая! Наверное, и на царской кухне хуже, правда же, а? Это хорошо будет раненым – чай с вареньем, да? А колпак у вас ах какой милый! – И Катенька, пристав на цыпочки, ласково погладила Ивана Алексеевича по голове. – Ну, так что, давайте напоим раненых чаем, настоящим, свежим чаем с вареньем?!
Повар стоял молча, как всегда угрюмый, недовольный, словно прислушивался своим громадным уродливым ухом и к словам Катеньки, и к тому, какое действие имеют на него эти слова. Прислушивался сам к себе – доходило до него все медленно. А потом сразу неуклюже засуетился, глаза его оживились и просветлели.
– Очень это вы молодцом, барышня, все как часы будет сделано, – вытирая ладони о свой большой живот, приговаривал Иван Алексеевич.
А Гриша-то по дороге на кухню опасался, что старый повар нагрубит, оборвет, а то и прогонит Катеньку, и теперь поражался, откуда у девочки взялась такая власть над этим чудовищем, перед которым не только весь кухонный штат по одной половице ходил, но и врачи не смели к нему придраться или перечить.