Состоявшаяся церемония вызвала у Евы неприятные чувства. Она не могла понять, как можно испытывать столь радостное возбуждение при виде убитых зверей? Ее мнение о высшем обществе, в которое ее так настойчиво и единодушно хотело ввести все семейство, упало еще на несколько градусов.
На следующий день, уже при отъезде в имение, к ее отцу подошел Франц Иванович Речницкий:
– Вот, прошу принять, ваше сиятельство, – промолвил он, протягивая Потоцкому кабаньи клыки. – Отдайте юной графине на память о том секаче.
Ева едва устояла на ногах – так ей резануло по сердцу, когда юная полячка осознала, что вот сейчас сядет в коляску и расстанется с этим пожилым лесничим навсегда. Самообладания гордой шляхтянки хватило лишь на то, чтобы вежливо раскланяться со своим спасителем. Но весь путь до имения в ней кипели такие нешуточные страсти, что, наверное, проникни в эти чувства отец или братья, они отшатнулись бы в ужасе. А Еве это было бы все равно. Девушка поняла, что, уезжая, оставляет здесь бессмертную душу свою.
Ева, меряя шагами свою девичью спальню, колебалась недолго. Обладая дерзким, независимым нравом, она не боялась поступать наперекор родителям, не страшась их гнева и возможных наказаний. А ее острый язычок не раз выводил старшего графа Потоцкого из себя, что влекло за собой не только нотации, а подчас и брань, но и всякие кары – начиная от лишения десерта или пребывания взаперти несколько дней и заканчивая угрозой отправить ее в монастырь. Но на этот раз девушка не собиралась вступать ни с кем в пререкания. Она приняла решение.
Юная графиня, несмотря на всю свою молодость и взбалмошность, достаточно ясно отдавала себе отчет в том, что принятое решение способно круто переменить всю ее судьбу, выбросив вон из высшего света. Прекратив бесцельное хождение по спальне, Ева остановилась перед зеркалом и вгляделась в его темную глубину, видя в ней свое отражение, слегка подсвеченное слабым огоньком ночника.
Ей припомнилось, как всматривалась она в это же зеркало незадолго до конфирмации. Тогда ее отвели в спальню, не дозволив остаться на бал, весело гремевший в стенах усадьбы, – маленьким девочкам взрослые развлечения были не положены. А из-за двери доносились звуки мазурки, и блестящие кавалеры с нарядными дамами скользили по вощеному паркету в свете сверкающих огнями хрустальных люстр. Ева видела тогда в зеркале угловатого долговязого подростка с по-детски припухлыми губами, темными волосами, заплетенными в косы, раздельно уложенные по обеим сторонам головы. И платьице на ней было надето детское – всего лишь на ладонь ниже колена, голубенькое, пышное, состоящее чуть ли не из одних воланчиков, из-под края которых виднелась тоненькая кружевная кайма нижних юбок и кружевная оборочка длинных панталончиков.