Неожиданно я вспомнила тот случай, когда Женька была еще совсем маленькая – года три, не больше, и еще была жива моя мама, ушедшая вскоре вслед за отцом. Мы с ней и Женькой попали в грозу прямо посреди степи. Отсиживаться было негде, и мы пошли под проливным дождем: я впереди, а мама с Женькой за руку – сзади. Сначала был просто ливень, а затем стали бить молнии – частые и сильные, как это обыкновенно бывает у нас в степи. Я видела, как они лупят по полю, передвигаясь практически через равные промежутки по идеальной кривой и неотвратимо идя прямо на нас. Я шла и молилась: «Только бы не в маму и не в Женьку. Не в маму и не в Женьку. Не в маму и не в Женьку!» Я намеренно прибавила ходу, идя прямо навстречу разрядам, и тут молния ударила совсем рядом – расстояние было не больше метра; я ясно увидела ее, толстую, с основание хорошего дерева, всю перевитую ослепительными канатами огня. От ужаса я повалилась прямо лицом в грязь, а сзади истошно закричала мама, которая подумала, что меня убило… Может быть, она, идя сзади, также сильно и истово молилась обо мне? Почему я не спросила? И теперь уже никогда не спрошу…
– Пойдем! – тормошила меня Маруся. – Пойдем обратно!
Теперь только мы вдвоем шли против течения – и, если честно, я не знала, куда иду и ЧТО ИМЕНННО оставляю за спиной: чужое горе или свое внезапное, украденное у других счастье? «Ее там не было, не было… Я ни у кого ничего не украла!» – твердила я всю дорогу. Но душа онемела, и я знала, что не верю никому: ни Маруське, уведшей меня и, возможно, просто совравшей – для того чтобы она, моя девочка, оставалась живой еще хотя бы несколько часов. Для меня? Для нее? Для всех нас? Меня бросало, словно бы на гигантских качелях: вверх – вниз. Я верила – и не верила. Шаг – верю. Шаг – не верю.
Женька была дома. Сидела за столом и делала вид, что рисует: она всегда так поступала, когда считала себя провинившейся. Наверное, ее сегодняшний проступок не соответствовал выражению моего и маруськиного лиц, потому что, увидев нас, она не на шутку перепугалась.
– Мам… ты спала-спала… я хотела попроситься, правда. Нигде не стреляли… и я просто пошла погулять… немножко. А потом я пошла на улицу – потому что там змея запускали. Он был такой красивый, весь блестящий! – затараторила она виновато, потому что мы с Маруськой все стояли и смотрели, не говоря ни слова. – Я не хотела далеко идти, потому что ты не разрешаешь… а потом я поскользнулась и за камень зацепилась, и у меня порвался босоножек… нечая-а-анно-о-о…
Она все-таки заревела, а я повернула голову туда, куда указывал Женькин грязный палец, и увидела ее выходные босоножки, все в пыли, а один – с напрочь оторванной подошвой.