– И-эх! – надсадно крякнул у нас за спиной Полканыч, таща из-под обломков спинку никелированной железной кровати – той самой, на которой я планировала сегодня вечером уложить свекровь, и с лязгом бросая ее в кучу такого же искореженного металла.
Тут только я опомнилась:
– А что это вы здесь, у нас, делаете?
– У кого это – у нас? – ядовито осведомился сосед. – Тута теперь того… нету жилого строения! И докýментов у вас на него тоже нету!
– Докýменты у нас как раз есть! – выпалила я. – В погребе! Все есть – и книга домовая, и приватизация, и даже земельный налог уплачен!
– Да чего ж ты кричишь? Ну есть так есть. Только все одно разворуют! – упрямо талдычил сосед. – А так сдадим на металл, половину тебе честно отдам!
Он выудил из груды битого кирпича помятую алюминиевую кастрюльку, в которой я варила Женьке манную кашу, и радостно возопил:
– Люминий! А в проводке медь! Провода-то какие – старые еще! А може, и нержавейку найдем!
– А мы ехали и видели, что возле яра танк подбитый стоит, – неожиданно сказала Женька. – Тоже сгорел… уже.
– Где? – встрепенулся Полканыч, переставая тыкать тонким стальным щупом в то, что осталось от нашего дома.
– Там! – Женька ткнула пальцем в северо-западный угол горизонта.
– Надо бечь… – деловито пробормотал любитель дармового металла. – С кумом договориться, автоген взять…
– А где мы теперь жить будем? – вдруг с несказанным удивлением в голосе спросил мой ребенок. Свекровь стояла в стороне – молча, безучастно свесив руки вдоль платья, которое мешком висело на ее исхудавшей и ставшей костлявой фигуре.
– А зачем вообще – жить?.. – внезапно спросила она как бы саму себя страшным, свистящим шепотом.
Вот тогда я рухнула прямо на битые кирпичи и зарыдала.
Аня
– Вы его знаете! – уверенно сказала я.
– Знаю, – неохотно согласился Жук. – Только он не совсем то, что вы думаете.
– Это как?
– Как он попал сюда, в госпиталь? – вопросом на вопрос ответил он. – Что еще при нем было? Как он был одет? – продолжал спрашивать человек, неизвестно о чем разговаривавший в палате с тем, кто лежал там в коме.
– Я обязана отвечать?
– Если хотите, чтобы я рассказал о нем все, что знаю… хотя именно вам, я думаю, вряд ли захочется это узнать. – Он проницательно взглянул мне в лицо. Глаза у него были усталые.
– Почему?
Он упрямо молчал, и я сдалась:
– Тут нет никаких военных секретов. Он… наш пациент. Поступил в госпиталь с многочисленными осколочными ранениями. Огромная потеря крови, коллапс. Сердце остановилось. Реанимационные мероприятия вам, думаю, неинтересны. Форма, как и во многих подобных случаях, была совершенно непригодна – мы ее разрезали, сняли с него буквально по частям…