Ядвига Станиславовна открыла дверь и, вздрогнув всем телом, отшатнулась:
– ВЫ?!
– Я, – подтвердил Кудрявцев.
Небритый, осунувшийся, в военно-полевой форме и с закинутым за плечо вещмешком, он разительно отличался от былого щеголя в кожаном летчицком реглане и в идеально сидящем костюме-двойке.
– Здравствуйте, Ядвига Станиславовна. Вы… вы позволите пройти?
– Извольте, – сухо кивнула Кашубская, и в следующий момент откуда-то из глубины квартиры зазвенело:
– Бабуля! А кто тама пришел? Ирка?
– Нет. Занимайся своими куклами, это ко мне… Проходите на кухню, Владимир. Обувь можете не снимать.
Они проследовали на кухню. Ядвига Станиславовна плотно прикрыла дверь и вопросительно уставилась на Кудрявцева.
– Вы не беспокойтесь. Я… буквально на пять минут. Меня внизу машина ждет.
– А с чего вы взяли, что я беспокоюсь? Слушаю вас.
– Понимаете, я… я… физически не мог сделать этого раньше. Меня несколько месяцев не было в городе… Словом… я… я хочу попросить прощения. За… за…
Кудрявцев запнулся, подбирая нужные слова.
– ЗА?..
– За всё, – выдохнул Владимир.
– Нет, – после долгой, почти бесконечной паузы качнула головой Кашубская. – Я не могу вас простить. Извините.
– Я… я понимаю.
– Это все, что вы хотели мне сообщить?
– Есть еще одно… Видите ли, по роду службы я обладаю несколько большей информацией. Так вот: положение на фронтах – архисерьезное. Нет, город мы, разумеется, не сдадим. Об этом и речи быть не может. Но вероятность полного окружения Ленинграда велика.
– Даже так?
– Даже так. Об этом не передавали по радио, но вчера передовые немецкие части были уже в 4–5 км от Колпина. На северном направлении дела обстоят столь же неблестяще. Еще день-другой – и, боюсь, наши оставят Териоки[47]. Словом, счет идет даже не на недели – на дни. Так что я настоятельно рекомендую вам брать детей и уезжать. Как можно скорее, пока еще остается такая возможность.
– Благодарю. За совет и за заботу. Но, к сожалению, ехать нам некуда. И не к кому. К тому же Петербург – мой родной город и родной город моих внуков. А бросать родину в минуту опасности, извините за грубое слово, скотство. Здесь могилы моего мужа, моей дочери.
– Да, всё так. Но… но дети?
– Давайте покончим с этим. О решенном говорить – только путать, – со двора отчетливо донесся всхлип клаксона. – Это, по-видимому, вам сигналят?
– Да. Мне пора.
– На фронт?
– На фронт. Но не сразу.
Кудрявцев снял с плеча вещмешок, развязал и стал поочередно выкладывать на стол продукты.
– Мне тут в дорогу паек выдали: концентраты, сахар, консервы. Одному столько не нужно. Уж не побрезгуйте. Ах да! – Спохватившись, он достал из кармана маленький кулечек: – Здесь немного изюма. Это для девочки.